Признаться, в первые дни жизни на новом месте у меня возникло стойкое ощущение, что Далила не знает, что с нами делать. Будто к ней пришли люди из правительства, уговорили забрать родных сыновей, а что с ними — то есть нами — дальше делать, не сказали. Таким образом, мы оказались на положении не то животных, не то мебели, не то игровой приставки: нас все пытались накормить и почесать за ушком, поставить на самое видное место и узнать, что мы умеем. Почти как в компании кладоискателей, с той лишь разницей, что мне эта суета очень не нравилась.

Долговязого некрасивого мужчину звали Макс, он работал журналистом и по совместительству был мужем Далилы. В костюме лошади прятались их совместные дочки, Карина и Юля. Значит, нам с Юсей они приходились единоутробными сестрами. Девчонки тоже получились близняшками, хорошо еще, что не сиамскими. Проблему представлял их возраст — тот же, что и у нашей боевой подруги и соседки Виксы. Правда, ростом они были выше и выглядели взрослее — на Ближнем Востоке, говорят, вообще все быстрее созревает, — но это, сами понимаете, не показатель. Не могу сказать, что мы друг другу сразу понравились, но домочадцы не были виноваты, что их слегка чокнутая супруга и мать умоталась куда-то на другой конец света и привезла чудище о двух головах, которое некогда сама и произвела на свет.

Постепенно и Макс, и девицы с нашим существованием смирились, и обстановка в доме перестала напоминать сектор Газа во время перемирия: неосторожное движение — и тут же начнутся боевые действия. Макс с Далилой сначала разговаривали подчеркнуто любезно, отчего эти беседы воспринимались как поединок на двуручных мечах. Девчонки, да и мы с Юсей старались в это время не отсвечивать, а потом мне надоело, и я спросил у Макса:

— Если мы стесняем — вы скажите, мы обратно вернемся. Не особенно и рвались.

Макс покраснел, а потом сказал:

— Я и вижу, что не особенно. Рвались бы сильнее — по отдельности бы ходили.

Далила от возмущения даже задыхаться начала. Мы тоже немного оторопели — такого нам еще никто не говорил. Люди в нашем присутствии как-то тушевались, отворачивались, и даже капитаны никогда себе шуток относительно нашего уродства не позволяли. Или?..

— Это, типа, шутка такая? — уточнил я. — Вы намекаете, что ли?

— Никаких намеков, все напрямую сказано. А вы что, обиделись?

Самое странное, что ни капли. Макс видел во мне и Юсе двух подростков, которые случайно оказались в его доме, а не инвалидов, зацикленных на недуге. А подростку иногда можно по мозгам настучать.

— А у вас нос как у еврея, — сказал Юся.

— Обрезанный, — добавил я.

У Макса нос и впрямь был коротковат для его вытянутой физиономии.

— Принимается, — сказал Макс. — Вы сыновья, достойные своей матери.

— Она тоже о двух головах? — удивился Юся.

— Она о трех языках, — покосился Макс на Далилу. — Русский, идиш и немецкий.

— Так идиш и есть немецкий, — сказал я. — Ну, по крайней мере я так слышал.

— Относится к германским, — поправил меня Макс. — Но, в общем, ты прав.

После этого напряжение в доме пошло на убыль, и даже ссора Макса с Далилой, какая-то давняя, внесшая раздор и разлад в их семью, стала забываться. Они даже в одной спальне ночевать стали. Но если Юся этому радовался, то меня это ни капли не волновало. Единственное, о чем я попросил брата, — чтобы не называл Макса «папой».

— Так он мне и так не папа, — ответил Юся.

— Ну, Далилу же ты мамой называешь…

— А разве она не мама?

Дурдом какой-то. Чувство юмора у него с каждым днем становилось все своеобразнее.

Юся вообще стал от меня отдаляться, если выражаться фигурально. Он в основном телевизор смотрел, на местном языке. Юся обижался, когда я просил сделать тише или вообще переключить: говорил, что это помогает ему учить язык. И никакие мои уговоры и жалобы, что я чувствую себя партизаном в кольце оккупантов, на него не действовали, так что оставалось уныло пялиться в ящик, который я терпеть не мог. Получалось, что мыслящий брат, от которого никак не оторваться, — не такой уж подарок. С прежним Юсей я мог не церемониться. Дал разок по сусалам — и делай то, что считаешь нужным, и говори без оглядки на его мнение. А сейчас свои мысли и желания приходилось как-то смирять. Теперь не Юся был моим придатком, а совсем наоборот.

Правда, сосуществование с предметами научило меня сдерживаться. Я, как мы поселились в доме у Далилы, засунул мышь с барсуком подальше, слишком велико искушение было ими воспользоваться. Сначала меня изрядно лихорадило, так хотелось потрогать их металлические блестящие поверхности, но через недельку-другую я переломался и стал проявлять интерес к окружающему.

Спрятать артефакты следовало и еще по одной причине. Карина и Юля с каждым днем становились все общительнее и любопытнее, не дай бог отыщут артефакты… Может, конечно, они и не смогут воспользоваться этими штуками, но могут куда-нибудь унести, кому-нибудь подарить или у них отнимет кто- нибудь. В любом случае — ничего хорошего.

Юся эту мою идею вроде поддержал, но без энтузиазма. Он был где-то далеко, в эмпиреях, и все мои опасения насчет предметов его будто не касались. Вообще сложилось такое впечатление, что он скучал по своему растительному состоянию.

Из простого одиночества я попал в одиночество полное. Я не нужен был матери, не нужен брату; казалось, во мне нуждались только сами предметы.

Я очень скучал по острову. Вроде, чего проще — взять и написать электронное письмо Лэйле и Змею, извиниться за внезапный отъезд и попросить хоть иногда писать мне письма. Но мне казалось, что наше внезапное исчезновение должно было смертельно их обидеть. Я лишился матери, даже не осознав, что она у меня была, и до сих пор не могу, а главное — не хочу ее за это прощать. А сам еще хуже поступил — бросил всех, будто не сам втравил их в эту историю. А капитаны и Викса — как они там? Вернулись ли? Что с ними стало дома?

Расставались они все в слезах. То есть, конечно, внешне все было весело и без соплей, но тайком плакали даже мужчины. Лэйла взяла со всех троих твердое обещание найти электронную почту и связаться, как только они вернутся в Россию. Виксе, правда, она пообещала сама позвонить.

Лэйла собрала каждому большую сумку с подарками, поцеловала в лоб и обещала непременно навестить. С катером, правда, оказалось немного сложнее. На борт самолета такой большой груз не примут, да и лететь придется не одним рейсом, а тремя — больше суток в полете. Змей пообещал капитанам придумать, как доставить «Ярославец» к порту приписки или, на крайний случай, компенсировать стоимость старого корыта.

— Да окунись он в алебастр, этот «Ярославец», — махнул рукой Боря. — Скажем, что утопили в Бездне Челленджера, никто же проверять не будет. Вы, главное, к нам в гости приезжайте. Мы, конечно, не бог весть какие богатые, но культурную программу обеспечим — будь здоров.

— Ага, — криво усмехнулся Татарин. — Аттракцион «Понять бесконечность». Раз в сто лет во Владик приезжают Лэйла со Змеем и хлещут шарфиком по памятнику Ленину. Сотрут до основанья, а затем…

— Не богохульствуй, — рассердился Боря. — На тебя Змей Горыныч плохое влияние оказал.

— Он на всех нас влияние оказал, — тяжело вздохнул Змей. А потом опомнился: — Э, при чем здесь я?

— Это такое чудовище, вроде дракона, — объяснила Викса, — только о трех головах.

— Сиамский дракон? — удивился Змей. — Никогда не слышал. Это что-то специфически русское?

— Вы, буржуи, много чего о нашем фольклоре не знаете, — похвастался Боря и тут же получил локтем под ребра.

Прощались они уже в здании аэропорта. До тех пор о предстоящем расставании никто даже не