благополучным дипломатом, приехал на отдых в родную страну. Его жена описала свои впечатления: «Все продуктовые магазины пусты. Стоят только бочонки с капустой. Введены карточки на хлеб с 1929 года». Население кормилось в столовых при фабриках и заводах. Но самое страшное ее поджидало прямо на улице: 'Однажды... у Никитских ворот я увидела появившегося как из-под земли крестьянина с женщиной, держащей на руках младенца. Двое постарше цеплялись за юбку матери. Было в этих людях поразившее меня выражение последнего отчаяния. Крестьянин снял шапку и задыхающимся, умоляющим голосом произнес: «Христа ради, дайте что-нибудь, только побыстрее, а то увидят и нас заберут»... Ошеломленная жена знаменитого революционера спросила: «Чего вы боитесь, кто вас заберет?» – и высыпала все содержимое кошелька. Уходя, крестьянин сказал: «Вы тут ничего не знаете. Деревня помирает от голода».

Украину, Поволжье, Кавказ и Казахстан охватил жесточайший голод. Миллионы голодающих пытались бежать в город, но там хлеб продавали по карточкам только горожанам. Высохшие, шатающиеся, крестьяне приходили на окраины городов и умоляли дать им хлеба. «Непохожие на живых людей тени с прозрачными от голода детьми»... Их увозила милиция или ГПУ.

И мальчишки кидали им вслед камни – в школе учили ненавидеть «проклятое кулачье» и их детей – «кулацкое отродье». Учителя рассказывали об извергах-кулаках, убивших пионера Павлика Морозова, который выдал своего отца-кулака органам ГПУ. По распоряжению Хозяина сын, предавший своего отца, занял важное место в большевистской пропаганде.

Сталин помнил уроки в семинарии: «Кто любит отца и мать более, нежели Меня, не достоин Меня». Памятники Павлику Морозову были воздвигнуты по всей стране...

Хозяин сделал невозможное – запретил говорить о голоде. Слова «голод в деревне» он объявил «контрреволюционной агитацией». Миллионы умирали, а страна пела, славила коллективизацию, на Красной площади устраивались парады. И ни строчки о голоде – ни в газетах, ни в книгах сталинских писателей. Деревня вымирала молча.

В разгар голода ГПУ и Ягода весьма удачно провезли по стране приехавшего в Россию Бернарда Шоу. Он приехал вместе с леди Астор, слывшей влиятельным политиком. Она твердо решила задать вопрос Сталину о репрессиях, но... так и не посмела. Шоу писал: «Сталин... принял нас как старых друзей и дал нам выговориться вволю, прежде чем скромно позволил высказаться себе».

Хозяин, видимо, понял Шоу: писатель обожал говорить, и он ему не мешал. И благодарный Шоу написал о «чистосердечном, справедливом, честном человеке», который «своим потрясающим восхождением обязан именно этим качествам, а не чему-то темному и зловещему».

СССР был объявлен Шоу «государством будущего». Правда, на вопрос, почему он не остается в этом государстве, «милый лжец» (так нежно называла Шоу актриса Патрик Кемпбелл) с усмешкой ответил: «В Англии действительно ад, но я старый грешник и моя обязанность находиться в аду».

Милые западные радикалы – они так мечтали, чтобы Утопия стала реальностью... И Шоу уверенно написал: «Слухи о голоде являются выдумкой».

Неизвестно, сколько жертв унес голод. Цифры колеблются от пяти до восьми миллионов.

С голодом Сталин боролся своим обычным методом – террором. В августе 1932 года он лично написал знаменитый закон: «Лица, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа».

Он установил жесточайшие наказания за любые хищения государственной собственности. Его закон прозвали в народе «законом о пяти колосках», ибо за кражу нескольких колхозных колосков голодным людям грозил расстрел или в лучшем случае – 10 лет тюрьмы. Все тот же Крыленко на пленуме ЦК в январе 1933 года негодовал: 'Приходится сталкиваться с прямым нежеланием жестоко применять этот закон. Один народный судья мне прямо сказал: «У меня рука не поднимается, чтобы на 10 лет закатать человека за кражу четырех колосков». Мы сталкиваемся тут с глубоким, впитанным с молоком матери предрассудком... будто судить должно исходя не из политических указаний партии, а из соображений «высшей справедливости».

Судить нужно только «исходя из политических указаний партии»...

Скоро Крыленко проверит на себя этот тезис.

На 1 января 1933 года согласно новому закону было осуждено 55 тысяч человек и 2 тысячи – расстреляно. Люди умирали от голода, но колхозный хлеб тронуть не смели.

Несмотря на голод, экспорт хлеба в Европу не прекращался. Нужны были средства для новых, беспрерывно строившихся заводов. В 1930 году было вывезено 48 миллионов пудов зерна, в 1931-м – 51, в 1932-м – 18, и в самом голодном 1933 году он все-таки продал 10 миллионов пудов.

Страхом, кровью и голодом он вел, точнее, волочил страну с переломанным хребтом по пути индустриализации.

Самое страшное: этот голод, им предвиденный, был полезен. Окончательно обессилевшая, издыхающая деревня покорно приняла насилие коллективизации. Старая формула революционеров «чем хуже, тем лучше» – сработала.

А он все продолжал усмирение страны. И опять помог голод: по сводкам ГПУ, в города бежало более полутора миллионов крестьян. И, как бы защищая город от голодных толп, он прикрепил крестьян к земле. В стране вводятся паспорта, но в сельской местности они на руки не выдаются. Беспаспортных крестьян в городе арестовывала милиция. Паспорта лишили людей права на свободное передвижение и дали ГПУ новую возможность жестко контролировать всех граждан. Ирония истории: в царской России существовали паспорта, их отмена – один из главных лозунгов революции.

Октябрьские мечтания о разрушении государства закончились: государство-монстр уже существовало.

Создавая Империю, Сталин неустанно заботится об идеологии. И здесь его главным помощником становится ГПУ.

Ягода умел не только выколачивать признания из интеллигентов – он прекрасно работал с ними и вне тюрем. В его близких друзьях – самые знаменитые писатели, и Ягода придумал для них поразительный знак доверия: следователи часто зовут писателей в ГПУ – слушать допросы. Стоя в другой комнате, они слушают, как запугивают несчастного, как сломленный интеллигент соглашается оболгать друга.

Приходили в ГПУ и блистательный Исаак Бабель, и Петр Павленко. Надежда Мандельштам пишет: «В 1934 году до нас с Ахматовой дошли рассказы Павленко, как он из любопытства принял приглашение следователя и присутствовал, спрятавшись, на ночном допросе. Он рассказывал, что Осип Эмильевич (Мандельштам. – Э. Р.) во время допроса имел жалкий и растерянный вид, брюки падали, он все время за них хватался и отвечал невпопад, порол чушь, вертелся, как карась на сковороде».

И самое страшное: Павленко не понимал чудовищности ситуации! Время уже вставило большинству особые сердца.

Жена самого страшного палача Николая Ежова, который сменит Ягоду, простодушно спрашивала Надежду Мандельштам: «К нам ходит писатель Пильняк. А к кому ходите вы?»

«Ходить» – это значит быть под покровительством великого ГПУ.

Воспитывает Ягода писателей, приручает.

Именно Ягода сумел выполнить задание Хозяина – вернуть в СССР Горького. С 1928 года в Сорренто организуется поток телеграмм и писем с родины, в которых рабочие рассказывают, как они ждут своего певца.

В том же 1928 году Хозяин организует небывалое по размаху 60-летие Горького. Он умеет славить... Портреты писателя, статьи о нем заполняют все газеты. Через посланцев Ягоды Хозяин предлагает Горькому пост духовного вождя страны, второго человека в государстве. Уже знакомое: «Мы с тобой – Гималаи».

Отвыкший за границей от прежней беспримерной славы, Горький соглашается посетить СССР. Коллективизация ему интересна: он всегда ненавидел «полудиких, глупых, тяжелых людей русских сел», и то, что теперь они должны превратиться в любимый им сельский пролетариат, в тружеников совхозов и колхозов – его обнадеживает.

Рядом с вернувшимся Горьким неотлучно находится Ягода, «Ягодка» – так ласково зовет писатель шефа тайной полиции. Ягода везет его в путешествие... по лагерям ГПУ. Горькому показывают бывших проституток и воров, ставших ударниками труда. И все время – постоянная, беспрерывная лесть. Хозяин