ночь, ни на что не отвлекаясь, под жестким контролем трудились лучшие умы. Так были придуманы «шарашки» – институты, где работали арестованные ученые. В них постепенно должно было оказаться большинство выдающихся технических умов. Интеллигенция уже переселялась в тюремные институты, но первая реабилитация (когда, демонстрируя борьбу с беззаконием, Хозяин решит выпустить ряд ученых), а потом война – разрушили глобальность замысла. Впрочем, после войны он будет активно к нему возвращаться.
Начиная террор, Хозяин много думал и о творческой интеллигенции. Все тем же Священным огнем террор должен был преобразить ее тайную враждебность.
1936 год он начал с резкого наступления на культуру. Провозглашается «перестройка фронта искусства», начинается кампания за «искусство, понятное для миллионов тружеников». Под этими лозунгами добивают остатки Авангарда.
Разгромлен Шостакович, 28 января в «Правде», под заглавием «Сумбур вместо музыки», появляется статья, уничтожавшая его оперу «Леди Макбет Мценского уезда». Все понимают, кто стоит за этой статьей без подписи... Вся страна, все партийные организации должны изучать статью. Имя Шостаковича становится необычайно популярным в народе – в очередях, в метро обсуждают зловредного композитора. На многочисленных собраниях трудящиеся после осуждения «врагов народа» единодушно осуждают неведомую им оперу.
Канонада звучит непрерывно, весь год идут бесконечные проработки. Партийные критики печатают грозные статьи против беспартийных писателей.
«Литературная газета» предлагает Пастернаку «задуматься, куда ведет его путь цехового высокомерия, претенциозного зазнайства». И тут же слухи по Москве: поэт доживает на свободе последние дни.
В «Правде» появляется редакционная статья «Внешний блеск и фальшивое содержание» – уничтожают пьесу Булгакова «Мольер». И его жена печально записывает в дневнике: «Участь Миши мне ясна. Он будет одинок и затравлен до конца своих дней».
В идеологическом терроре прошел год, но ни Шостаковича, ни Пастернака, ни Булгакова не посадили.
«Новый год... встретили дома... с треском разбили чашки с надписью 36-й. Дай Бог, чтобы новый, 37-й был счастливее прошлого!» – записала жена Булгакова.
В 1937 году Хозяин сказал: пора. Партийные руководители искусства, партийные критики выполнили свою задачу: идеологическая пальба запугала интеллигенцию. Теперь грозные обличители сами подлежали уничтожению в рамках плана уничтожения старой партии.
В страшных 1937-1938 годах безостановочно гибнут один за другим преследователи Пастернака и Булгакова – все прежние руководители РАППа. Расстрелян и руководитель культуры в ЦК – старый большевик Керженцев. Из партии исключены давние враги Булгакова – поэт Безыменский и драматург Афиногенов.
Один за другим исчезают в Ночной жизни партийные критики, и жена Булгакова упоенно день за днем пишет в дневнике: «В „Правде“ одна статья за другой, в которых вверх тормашками летят один за другим (она перечисляет с восторгом, кто именно. – Э. Р.). Отрадно думать, что есть все-таки Немезида».
«Пришло возмездие: в газетах очень дурно о Киршоне» (один из вождей партийной драматургии. – Э. Р.).
«Шли по переулку. Олеша обгоняет. Уговаривает Мишу идти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня, где будут расправляться с Киршоном».
Но Булгаков отказался преследовать своих преследователей.
«У всех читающих газеты мнение, что теперь... положение Миши должно измениться к лучшему» – так она воспринимает 1937 год! И многие в Москве радостно считают террор концом ненавистной революции.
«15 мая Миша читал роман о Воланде»...
Нет, недаром Булгаков пишет этот роман – «Мастер и Маргарита». Главным героем этого романа, как известно, является дьявол, действующий под именем Воланд. Но это дьявол особый. Роман открывает эпиграф из Гете: «...так кто ж ты, наконец? – Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Появившись в Москве, Воланд обрушивает всю свою дьявольскую силу на власть имущих, творящих беззаконие. Воланд расправляется и с гонителями великого писателя – Мастера.
Под палящим летним солнцем 1937 года, в дни московских процессов, когда другой дьявол уничтожал дьявольскую партию, когда один за другим гибли литературные враги Булгакова, писал Мастер свой роман... Так что нетрудно понять, кто стоял за образом Воланда.
Булгаков, как и все знаменитые писатели, был все время «под колпаком» НКВД и окружен стукачами. Всеведущий Хозяин не мог не знать о странном романе, который часто читался вслух гостям на булгаковской квартире, но восхищение Булгакова деяниями странного дьявола, видимо, понравилось Хозяину.
Может быть, поэтому и возникла у Сталина идея заказать пьесу о Вожде Михаилу Булгакову?
Между тем жена Булгакова продолжает описывать ужасы 1937 года.
«6 июня. Прочла „Правду“... бросилась будить Мишу... Арестовали директора МХТ Аркадьева... Художник Дмитриев (которому он обещал новую квартиру) дико хохотал, рассказывая, как Книппер- Чехова... не в силах говорить, сунула ему газету с сообщением об Аркадьеве. Миша все показывал, как Книппер в белом пеньюаре заламывала руки».
Они уже смеются! Ужас расстрела потрясает только женщину XIX века – старомодную вдову Чехова... Новое поколение интеллигенции выбирает смех. И в этом смехе – уже что-то дьявольское...
«12 июня. Сообщение в „Правде“ о том, что Тухачевский и все остальные приговорены к расстрелу».
В это нероново время бесконечной крови и исчезновения людей она также описывает бесконечные «вечеринки до утра ...с розыгрышами, гостями», как они ездят на Москву-реку, катаются на байдарках – в эту «жару невыносимую» кровавого лета...
Но как они ни заглушают ужас перед бесконечной расправой, вершившейся Воландом, как ни уговаривают себя, что «гибнут гадкие люди», именно тогда к веселящемуся Булгакову, как записала жена в дневнике, «опять вернулась боязнь ходить одному по улицам».
Это было время, когда газеты печатали бесконечные приветственные отклики советских писателей на процессы. Пастернак, пожалуй, был единственным, кто посмел отказаться поставить свою подпись под требованием о расстреле «гадин, предателей и шпионов». Беременная жена умоляла, бросалась в ноги, но поэт был неумолим... И все-таки Хозяин разрешил ему жить. Пока.
Но Мандельштаму он не простил, хотя тот пытался защититься, даже написал стихи, прославляющие Вождя... Однако бывший поэт этих плохих стихов не принял – но не забыл про хорошие. Он чистил страну и не мог оставить в ней человека, открыто оскорбившего Богосталина. Мандельштама арестовали в майские праздники – в разгар народного пьяного гулянья 1 мая 1938 года.
Есть много страшных легенд о его смерти.
В лагере безумный вечным безумием поэта Мандельштам, этот большой ребенок, быстро превратился в живого мертвеца. Тифа он не выдержал. Его солагерник Юрий Моисеенко рассказывал: «Дня четыре тифом болел, лежал без движения, у него, извините, из носа текло, и он уже не вытирал, лежал с открытыми глазами, молчал, левый глаз дергался, он молчал, а глаз подмигивал. Может быть, от мыслей, не мог же он доживать, ни о чем не думая».
Молча, в лагерной грязи и боли, уходил великий поэт XX века.
Булгакова отметила арест Мандельштама в дневнике – без комментариев. В то время она была счастлива: именно тогда ее мужу заказали пьесу о Сталине...
Как конец большевизма восприняли террор и многие в эмиграции. Вспоминали предсказание В. Шульгина в книге «1920 год»: «Ленин и Троцкий не могут отказаться от социализма. Они должны нести этот мешок до конца. Тогда придет некто. Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждению».
