Селе, а переезжает в Петергоф... потому что в Царском слишком затруднительно уберечься от убийц. Это будет не жизнь, а каторга! Вот до чего дожили!»
Глава четырнадцатая. ВОЙНА С ТЕРРОРОМ
ГОЛОС ДВОРА
Фрейлина императрицы Мария Фредерикс (ее мать Цецилия была фрейлиной и ближайшей подругой матери Александра II) писала в «Воспоминаниях»: «Государь Николай I знал, что с врожденной необузданностью и неустойчивостью можно еще долго и много бороться, а побороть их можно только силой и твердостью... Он знал, что по нраву русского человека строгость, она для него полезнее распущенности, которая к добру не ведет. То, что император Николай I был прав, ...видно из того, что произошло после него. Когда по смерти нашего мудрого царя повеяло слабостью и распущенностью, все вздохнули и обрадовались... Дали нам и свободу мысли, и свободу действий, и свободу печати; словом, бросились на все разом, думая этим ускорить развитие России. Бешеный поток этот, которому была внезапно открыта преграда... вырвался из своих пределов быстро и жестоко; сгоряча он стал все ломать, все сжигать за собою. И, в конце концов, что же вышло из этого всего? Горсть изуродованных нравственно выродков, которые поставили себе задачей, под предлогом преданности Отечеству, изменить весь строй России...»
Это был голос двора. Это исповедовала с каждым днем крепнувшая оппозиция ретроградов, это царь читал теперь в глазах сына. Самое печальное — ретроградная партия все больше сплачивалась вокруг его Саши — вокруг наследника престола.
В толстой тетради в кожаном переплете с металлическим замком остался дневник наследника и его отчаянные записи в эти годы: «Просто ужас, что за милое время!»... «Господи, дай нам средства и вразуми нас, как действовать! Что нам делать!»... «Самые ужасные и отвратительные годы, которые когда-либо проходила Россия!»
ОНИ
Как когда-то во время выступления декабристов был унижен собственным страхом его отец, так и Александр был теперь унижен на Дворцовой площади. Бегать в шестьдесят «как заяц» (слова императрицы ему передали) на виду у собственного дворца! Да еще накануне дня рождения! «Хороший подарок мне преподнесли», — сказал он тогда. Он старался не выходить из себя.
Но таинственные
Шеф жандармов Дрентельн, петербургский градоначальник и несколько других должностных лиц получили по почте письма одинакового содержания. На каждом из них стояла овальная печать некоего «Исполнительного Комитета русской социально-революционной партии». В центре печати были изображены пистолет, топор и кинжал.
«Исполнительный комитет, имея причины предполагать, что арестованного за покушение на Александра II Соловьева могут подвергнуть пыткам, объявляет, что всякого, кто осмелится прибегнуть к такому роду выпытывания показаний, Исполнительный комитет будет казнить смертью».
ВОЙНА С ТЕРРОРОМ
Это было слишком. И он решился быть беспощадным. Он задумал вернуть время отца, о чем так мечтал двор. Александр решил победить силой. И теперь, едва закончив войну на Балканах, он объявляет новую войну в собственной стране. Войну с террором. Беспощадную войну до полной победы.
Почти вся Европейская Россия была поделена на шесть временных генерал-губернаторств (Киевское, Московское, Харьковское, Петербургское, Варшавское и Одесское). И чтобы не было ни у кого сомнений, что
Военный министр Д.А. Милютин печально записал в дневнике: «Все заботы высшего правительства направлены к усилению строгости, вся Россия, можно сказать, объявлена в
Генералы Гурко и Тотлебен начали по-военному: высылали, конфисковывали, бросали в тюрьму.
В обществе появилось даже понятие — «белый террор». Так он решительно начал бороться с решительными молодыми людьми.
В ответ — продолжились покушения на сановников.
Наступила невиданная прежде жизнь. «Вокруг дворца, на каждом шагу, полицейские предосторожности; конвойные казаки... чувствуется, что почва зыблется, зданию угрожает падение, во всех слоях населения появляется какое-то неопределенное, обуявшее всех неудовольствие». Это записал в дневнике его министр Валуев!
«Обуявшее всех неудовольствие!».
«И хозяева это чувствуют», — добавляет министр.
Конечно, он чувствует! Несмотря на расправы, напряжение в стране не спадает. Более того — было нечто тревожное в воздухе: что-то случится!
И это постоянное нервное напряжение его очень изменило... Все тот же министр П.А. Валуев беспощадно записал в дневнике: «Видел их императорских величеств... Государь имеет вид усталый и сам говорил о нервном раздражении, которое усиливается скрывать. Коронованная полуразвалина.. В эпоху, где нужна в нем сила, очевидно, на нее нельзя рассчитывать!»
В это время ему надо было принять еще одно трудное решение, оно и стоило ему большого «нервного раздражения».
Его мучил страх за
И кто
По городу ходила сплетня, что во время «прогулки по анфиладе» император увидел, как кавалергард, охранявший вход в апартаменты, что-то быстро спрятал за спиной. И царь тотчас выстрелил, а это была папироска.
Такие сплетни распространял про него теперь двор. Его не любили — точнее уже не боялись не любить. И ненавидели
Но надо было решаться. И он решился... Он поселил Катю с детьми на третьем этаже дворца, там, где были камер-юнкерские комнаты и комнаты фрейлин. (Далеко от покоев Маши, которые были на втором этаже). В этом не было ничего нового. И при деде императоре Павле, и при дяде Александре, и при отце во дворце жили их любовницы. Это не считалось непристойным, ибо никто не смел обсуждать. Но теперь — гласность. Теперь разучились бояться.
И тотчас возникла сплетня, будто Катя и дети живут прямо над Императрицей — и несчастная, больная, старая императрица слышит над собой беготню его незаконных детей.
