лестнице. Он просунул голову в люк и пару минут ждал, пока глаза привыкнут к мраку. Потом влез на чердак и пошел чуть вправо, туда, где в прошлый раз сидел Сиплый.

 Он наткнулся на него совершенно случайно, когда уже думал, что клошар где–то бродит. Сиплый спокойно спал, зарывшись в несколько матрасов и одеял, сложенных в нечто наподобие алькова, который в темноте можно было принять просто за ворох ненужного тряпья.

 Кит не любил будить людей, для него сон — это было святое. Только в крайнем случае он нарушал табу и всегда чувствовал при этом угрызения совести.

 Клошара он будить не стал, улегся чуть в стороне на старом скрипучем топчане, невесть как и откуда затащенном на чердак. Этот топчан, до того, как стать собственностью Сиплого служил кому–то верой и правдой лет двадцать, не меньше, а значит, он помнил еще те времена, когда относительно спокойно можно было уснуть не только на чердаке, но даже на скамье в парке. Сегодня такое не пришло бы в голову никому.

 Кит положил на подголовник сумку, придавил ее затылком, закрыл глаза. Спать не хотелось, но он давно не испытывал такого спокойного чувства убежища, безопасности, когда можно просто лежать, не прислушиваясь даже сквозь сон. Тишина, посапывание Сиплого, запах старого дерева и пыли создавали даже некое ощущение уюта. Быть может, не так уж и глуп этот клошар, избравший жизнь в тишине и мраке чердака. Интересно, чем он занимается и как зарабатывает себе пропитание, кроме того, что сокращает поголовье крыс. Ведь у него водится и соевая водка и табак! А второе из этих удовольствий стоит о–го–го как недешево.

 Не такой уж простой, однако, тип, этот Сиплый…

 План, созревший у Кита час назад, теперь стал казаться ему весьма рискованной затеей. Ведь и правда, он ничего не знает об этом клошаре, ни о его настоящем, ни о прошлом. Его простота и открытость может оказаться напускной, не более чем привычной игрой человека, вжившегося в роль…

 Он проснулся от табачной вони. То, что курил Сиплый было чем–то ужасным, меньше всего напоминающим табак, даже плохой табак. Может быть, у него безотходное производство: мясо «крысок» в суп, шерсть — в самокрутку?

 - Привет, Сиплый, — произнес он охрипшим со сна голосом, поднимаясь и садясь на топчане.

 - Здорово, паря, — благодушно отозвался тот. — Ты ко мне как, в гости или на постоянное поселение?

 - Я к тебе по делу, — улыбнулся Кит. — Хотя, ты знаешь, не прочь был бы остаться тут навсегда. Хорошо у тебя здесь — тихо, спокойно. А пока ты не навонял, так и запах был хороший.

 - Это да, — кивнул клошар. — Дух здесь добрый, древесный. А что ж за дело–то у тебя?

 Кит долгим взглядом посмотрел в лицо клошара, выхваченное на миг огоньком самокрутки, а потом снова едва различимое в темноте. Сейчас, пока он еще ничего не рассказал, у него есть дорога назад. Еще можно все отменить…

 - У тебя огонь–то есть? — спросил он. — А то глаз твоих не вижу совсем.

 - А чего тебе в моих глазах? — хмыкнул клошар. — Я ж, чай, не смертушка твоя.

 - Скажешь тоже!

 - А чего, — продолжил Сиплый. — Это ей, горбатой, край надо в глаза заглянуть, чтобы понять.

 - Что понять? — вопросил Кит.

 - А все, — неопределенно ответил клошар.

 - Ух ты! — усмехнулся Кит. — А ты заглядывал?

 - А то!

 - Понял?

 Сиплый встал, порылся в ящиках то ли стола, то ли комода, достал керосиновую лампу, разжег ее от окурка, покрутил фитиль. На пятачке, который они занимали, стало почти светло.

 - Есть будешь? — спросил клошар.

 - Буду, — кивнул Кит, надеясь, что у хозяина чердака найдется что–нибудь получше, чем крысиное жаркое. Соевая лапша в желудке давно рассосалась, оставив только горькие воспоминания о потраченных деньгах.

 Откуда–то из окружающей тьмы Сиплый выволок и поставил посредине журнальный столик, пошуршал пакетами, разложил соевые лепешки, открыл две банки консервированной фасоли, выставил початую бутылку буча, бросил на стол две сушеных рыбины и ложки, водрузил два стакана.

 - Ого! — не удержался Кит. — Откуда такая роскошь?

 - Оттуда, — осклабился клошар. — Это кто ж тебе так лицо поправил?

 - Шпана.

 Выпили. Полчаса стояла тишина, нарушаемая только стуком ложек о консервные банки да чавканьем. Выпили еще по одной.

 Пока Кит теребил сушеную камбалу, Сиплый снова запалил вонючую самокрутку.

 - Ты чем на жизнь добываешь? — поинтересовался Кит.

 Клошар неопределенно пожал плечами, хмыкнул.

 - Да чем придется.

 - А до того, как на чердак попал, чем занимался?

 - Матросил.

 - Ты возле тридцатой квартиры не видел никого больше?

 - Да нет. Как там девчонка–то?

 - Не знаю, — покачал головой Кит. — Она пропала.

 - Эвона… Ну, да ты тоже скоро пропадешь.

 - Это как? — не понял Кит.

 - Да так. Убьют тебя.

 - Типун тебе, Сиплый!

 - Ты слушай! Что не успел сделать — делай скорей. Недолго тебе осталось. Я смерть носом чую. Она и сейчас у тебя за спиной стоит.

 - Что–то ты мрачный какой–то сегодня… Может, тебе еще налить?

 - Да ты не шути, — недовольно произнес клошар. — Кончились твои шутки.

 - Ладно, Сиплый, — поморщился Кит. — Давай–ка, заканчивай тоску нагонять. Налей, лучше, еще по глотку.

 Выпив, Кит взял с топчана сумку, бросил ее на середину пятачка, возле стола. Клошар обронил на нее равнодушный взгляд, закусил буч куском лепешки.

 - Слушай, Сиплый, — начал Кит, подсаживаясь к собеседнику поближе. — Эту сумку нужно передать одному человеку.

 Клошар посмотрел на него долгим недоумевающим взглядом.

 - Ну так это… — произнес он. — А чего ж сам–то?

 - Не могу я, — покачал головой Кит. — Меня и правда, как ты говоришь, могут сегодня грохнуть. За мной следят. А этот человек пропал куда–то, на телефон не отвечает… Это очень важно, Сиплый!

 - Да я догадываюсь, не дурак, чай, — усмехнулся тот. — Вокруг тебя какая–то каша варится, я ж вижу, понимаю. Влип ты, паря, во что–то и выгрести не можешь.

 - В точку, — согласился Кит. — Именно что влип. И выгрести не могу, точно. Так передашь?

 - Давай–ка еще по одной, — пробубнил клошар.

 Он разлил остатки водки. Чокнулись, выпили. Закусили лепешкой.

 - Ты это… — подумав, сказал Сиплый. — Оставь сумку–то. Про человека этого мне скажи. Я попробую пособить.

 - Спасибо, — Кит хлопнул клошара по плечу.

 Он подробно описал внешность Эрджили, рассказал про то, как найти лабораторию, про то, что не следует болтать языком и болтаться с этой сумкой по городу.

 - Но это только если я до завтрашнего вечера не объявлюсь. Если буду жив, я найду Эрджили и скажу, чтобы он забрал у тебя сумку. Если же я не появлюсь, тебе придется найти цыгана самому. Скажешь ему, чтобы он пришел сюда, здесь и отдашь. А с сумкой к нему не тащись. Понятно?