ближних аэродромах?.. Кто интересуется? — Соловьев усмехнулся и посмотрел на Андрея Александровича. Тот согласно кивнул, и полковник, выделяя каждое слово, проговорил — Лично товарищ Жданов интересуется… Да, да…
Прикрыв ладонью микрофон и слушая доклад, Соловьев начал пересказывать присутствующим, как были обнаружены «Редутом» аэродромы.
Жданов не выдержал:
— Спросите еще раз, сам он твердо уверен или это только предположения?
Соловьев через несколько секунд ответил:
— Уверен, товарищ Жданов. Говорит, что и инженер Червов тоже уверен. А он ошибиться не может.
— М-да… Ну что, товарищи, давайте подумаем… Можно ли рискнуть, атаковать вражеские аэродромы?..
…Через три часа в воздух поднялся 125-й бомбардировочный полк майора Сандалова. Бомбовый удар, который нанесли наши летчики в Сиверской и Гатчине, оказался неожиданным и сокрушительным. Было сожжено на земле 66 фашистских самолетов…
7 Ноября Ленинград не бомбили.
А вскоре войскам фронта был объявлен приказ, подписанный Хозиным и Ждановым, о первом награждении советских локаторщиков за боевое применение новой техники. Инженер Червов получил Красную Звезду. Дежурные операторы «Редута-1» — медали «За боевые заслуги»… С этого момента авторитет ленинградских разведчиков неба стал незыблемым.
Сейчас, по прошествии стольких мирных лет после описываемых событий, нам трудно представить, что перенесли ленинградцы во время блокады.
От голода и дистрофии до неузнаваемости преображался облик солдат. На глазах менялся их характер, резче проявлялись те черты, о которых многие и не догадывались. Чем же они питались, как выжили?
Вот отрывки из документов той поры. Возьмем только один день — 13 ноября. Почему? С этого числа в городе была установлена самая мизерная продовольственная норма: выдавалась «пайка» слипшейся чернухи весом в 125–250 граммов, в зависимости от того, кому она предназначалась — солдату на передовой или тем, кто находился в «тылу», рабочему у станка, бойцу или ребенку…
Из дневника старшины штабной команды радистов Михаила Гаркуши:
«После того как немцы захватили Тихвин и перерезали последнюю железную дорогу, совсем стало худо. В городе ни хлеба, ни дров, ни света, ни воды… Артиллерийские обстрелы и налеты авиации длятся почти круглые сутки. Чувствую, что совершенно выбиваюсь из сил. Боже мой, доживу ли я до того времени, когда наемся хлеба. Ложусь спать. Поднимусь ли завтра?..
Мишу К. судили за 7 буханок хлеба, украденных у него из автомашины по пути от хлебозавода. Конечно, действовала какая-то шкура. Но как он, такой опытный хозяйственник, мог проглядеть! Жалко, хороший парень. Комбат и комиссар не стали заступаться, может, души в этом голоде черствеют. А может, они не имеют права прощать такую оплошность… Блокада жестока, и осилит ее стальная твердость… Жизнь Мишки решена. Он плачет…»
А в журнале боевых действий 2-го корпуса ПВО такие строки:
«С 18.00 13.11.41 до 18.00 14.11.41 на дежурстве оперативная группа № 2 майора Метелева…
В 18.47 спецустановка № 1 (Токсово) предупредила о крупном налете авиации противника на город. Цели были обнаружены на расстоянии 110 км.
В 10.05 дежурной сменой установки № 4 (Волково кладбище) был предупрежден налет за 80 км от города. В налете участвовало 20 бомбардировщиков противника…
Благодаря достаточному упреждению налеты были неэффективными… В общей сложности установками РУС-2 было обнаружено 58 самолетов противника…»
И это несмотря на голод. Обеспокоенные Бондаренко и Ермолин срочно вызвали военврача Казакову: у старших операторов «Редутов» ухудшилось зрение. Некоторые из них ослепли полностью.
— Необходимы витамины. Мы уже готовим в медпункте хвойный экстракт. Было бы хорошо, если бы хозвзвод занялся бы заготовкой сосновой хвои. У меня только два санитара да военфельдшер. — Нина, не спрашивая разрешения, тяжело опустилась на стул, устало провела ладонью по опухшему лицу и сказала с горечью — Но тем, кто теряет зрение, хвойная настойка вряд ли поможет. Нужен рыбий жир…
— Что-о?.. Какой еще рыбий жир? — усмехнулся Ермолин. — Да легче иголку в стоге сена найти!
Нина пожала плечами и бесстрастно сказала:
— Другого лекарства предложить не могу.
— А может, все-таки что-нибудь придумаете, Нина Владимировна? — расстроенно попросил Бондаренко. — Может быть, хлеба по две нормы выдавать…
— Это тем, кто еще не начал слепнуть. А заболевшим нужен рыбий жир.
— Та-ак. Где ж его достать? — Бондаренко с усилием потер указательным пальцем висок, а левой рукой придвинул к себе портрет сына, установленный на столе в специальной рамке-подставке. Все в штабе знали, как любит своего сына комбат, как тяжело переживает разлуку с семьей после ее эвакуации. Еще заметили, что когда «бате» нужно принять серьезное решение или найти выход из трудного положения, он всегда вглядывается в фотографию вихрастого улыбающегося мальчика.
Вдруг капитан воскликнул:
— Кажется, нашел!.. А ведь точно! — Он вскочил, подбежал к двери, пнул ее ногой. Выйдя в коридор, приказал
дежурному:
— Машину мне, срочно! — Обернувшись, сказал застывшим в недоумении Ермолину и Казаковой: — Я сейчас… одна нога здесь — другая там… Может, и привезу рыбий жир. Ждите…
В кабину фыркающего грузовика Бондаренко забрался по-стариковски, еле переведя дух.
— Давай-ка жми на мою квартиру… Улица Труда, десять, — приказал он шоферу, не обращая внимания на то, как побелело довольно упитанное лицо бойца.
Они ехали по городу медленно из-за притушенных фонарей, из-за попадающихся на дороге груд битого кирпича, обрушившихся с домов балконов, чугунных решеток, кусков кровельного железа, над которыми тихо парили снежные хлопья. Словно мотыльки, они липли к ветровому стеклу машины. Глядя на мельтешащие автомобильные дворники, комбат вспомнил о механическом фонарике, непроизвольно проверил, лежит ли тот в боковом кармане шинели. Шофер от его резкого движения вздрогнул непроизвольно, отчего машина вильнула.
— Ты спишь, что ли? — рассердился комбат.
— Никак нет, товарищ комбат, померещилось што-то.
— Повнимательней, повнимательней, Заманский, не по луговине едем, — устало пробормотал Бондаренко, прикрыв веки. Интересно, цела ли двухлитровая бутыль с рыбьим жиром, которую он однажды принес, когда заболел сын?.. Жена подняла Бондаренко на смех, разве жиром можно вылечить ангину? Бутыль эту она запрятала, но куда?..
— Приихалы, товарищ капитан…
— Пойдем со мной, Заманский, будешь светить фонарем.
— А як же машина, товарищ капитан, не можно ее бросать.
— Что с ней сделается?
— Да мало ли туточки отчаянных голов шныряет, топлива нема, сольют бензин…
— Ладно, машина так машина, сиди, дрыхни, — пробурчал Бондаренко и, кряхтя, вылез из кабины.
Он вошел в подъезд вымершего дома, в гнетущей тишине которого вжиканье его фонарика напоминало беспомощного жучка, залетевшего в западню и не ведающего, как из нее выбраться.
Бондаренко вспомнил, что у него нет ключа от квартиры. «Может, у дворника есть? Славная
