* * *
Отчет Жака Картье — первое упоминание об успешной борьбе со скорбутом, которое дошло до нас. К сожалению, история не сохранила имени индейца из Стадаконы, спасшего французов от гибели. На протяжении сотен лет скорбут был не только зловещим спутником всех экспедиций и дальних плаваний. Бывало, от этой болезни вымирали целые деревни е северных районах нашего полушария.
К середине XVIII века накопилось немало наблюдений врачей разных стран о благотворном влиянии при скорбуте свежих овощей и фруктов. Знаменитый английский мореплаватель адмирал Джеймс Кук ввел в пищевой рацион всех британских судов лимонный сок, и — удивительное дело! — на британском флоте скорбут практически исчез, И сегодня каждый английский моряк, находясь в плавании, получает ежедневно по четверти стакана лимонного сока: живуч морской консерватизм! И сегодня во всех портах мира английских моряков называют лимонниками. Когда-то, лет сто — двести тому назад, эта кличка считалась обидной, презрительной. Сотни, а может быть, тысячи кровавых стычек вспыхивали в портовых кабачках всего мира между англичанами и моряками других национальностей только из-за этого слова — «лимонник». История британского флота знает и несколько «лимонных» бунтов, когда за борт летели бочки с лимонным соком...
В наши дни кличка «лимонник» потеряла свое обидное значение и порой сами английские моряки в шутку называют друг друга лимонниками. Помню, однажды в кенийском порту Момбаса, в баре «Тифани- клаб», я случайно встретил знакомого штурмана с английского танкера «Блэк сигал». Он был в компании своих ребят. «Привет, доктор! — крикнул он. — Швартуйтесь к нам, старым лимонникам!» И англичане, сидящие за столом, дружно рассмеялись.
О целебном действии отвара молодых побегов сосны при скорбуте писал в одной из своих работ известный русский академик XVIII века Петр Паллас...
В блокадном Ленинграде суровой зимой 1941/42 года было налажено промышленное производство хвойного отвара, как профилактического средства против цинги...
Еще в начале нашего века врачам не были известны причины этого заболевания. Цинга считалась инфекционной болезнью, передающейся от человека к человеку. Врачи тех лет мыслили логично, ибо случаев единичного заболевания цингой не наблюдалось. Стоило только на корабле или в экспедиции заболеть одному человеку, как вскоре цинга поражала и остальных. Предпринимались многочисленные, но тщетные попытки выделить возбудителя этой болезни. Цинга оставалась загадкой, хотя лечить ее умели. Цинготным больным врачи прописывали не лекарства, приготовляемые провизорами в аптеках, а свежие фрукты и овощи.
Причина цинги была обнаружена неожиданно и почти случайно. В 1907 году два норвежских врача, Холст и Фрюхлих, стали исследовать корабельные пайки тех судов, где часты были вспышки заболевания, напоминающего бери-бери (об этой болезни речь впереди). В качестве подопытных животных были выбраны морские свинки. Эксперименты были несложными: врачи кормили подопытных животных различными частями корабельных пайков. Результаты первой же серии опытов чрезвычайно удивили их: морение свинки почему-то заболели не бери-бери, а цингой. Сотни опытов, а результат- один — цинга, которая быстро исчезала, если к пище подопытных животных добавлялись свежие фрукты или овощи. Вывод был прост: цинга — болезнь не заразная. Цинга — болезнь недостаточности (в начале века в медицине появился такой термин) в пищевых пайках норвежского флота какого-то вещества, содержащегося в свежих овощах и фруктах.
Впоследствии это вещество было выделено в чистом виде. Им оказалась аскорбиновая кислота, названная витамином С.
Еще через несколько лет химикам удалось синтезировать аскорбиновую кислоту и наладить ее промышленное производство сначала в Англии, а потом и в других странах...
Более десятка лет тому назад, отправляясь в свою первую антарктическую экспедицию, я много думал о цинге — извечном спутнике всех полярных экспедиций прошлых лет — и, несмотря на большой запас витаминов, свежих овощей и фруктов, квашеной капусты, моченой клюквы, все-таки побаивался встречи с этим заболеванием. В Антарктиде меня всерьез настораживало любое, даже самое легкое недомогание кого-нибудь из членов нашей экспедиции и всякий раз я думал, листая справочники: «Уж не первые ли это предвестники скорбута?..» Цинги в нашей экспедиции не было, как не было ее ни в одной из советских полярных экспедиций.
За многолетнюю врачебную практику мне не довелось ни разу встретиться с этим грозным заболеванием, и симптомы цинги, ее течение знакомы мне лишь по учебникам терапии да медицинским справочникам '.
1 В марте 1984 года, через несколько лет после того, как была написана эта глава, судьба привела меня в Накалу — маленький городок на самом севере Мозамбика. Прослышав, что на русском судне есть врач, сторож местной джутовой фабрики как-то привел на «Павлоград» своего сына — мальчонку лет пяти-шести. Сторож не говорил по-английски, а я не знал ни португальского, ни суахили, и мы объяснялись жестами и знаками, а негритенок, которого звали Муа-Куа-Куа, во время нашей затянувшейся беззвучной беседы тихо и безучастно сидел в кресле и, обхватив грязными ладошками стакан с пепси-колой, по- стариковски морщил лоб. Мальчишка почему-то напоминал мне гнома, сбрившего бороду. Из объяснений отца я понял, что Муа-Куа-Куа болеет около года. У него частые носовые кровотечения, одышка, постоянная сонливость, кровь в слюне, глубокие незаживающие трещины в межпальцевых промежутках стоп и кистей. Я тщательно осмотрел своего необычного пациента. Набухшие десны были рыхлы и кровоточили. Два передних, оставшихся во рту зуба качались, и было непонятно, как ребенок умудряется ими пережевывать пищу. На теле сквозь иссиня-черную кожу проступали мягкие болезненные возвышения — подкожные кровоизлияния, вызванные, очевидно, патологической ломкостью сосудов и плохой свертываемостью крови. О цинге я подумал не сразу. Цинга в стране вечного лета — абсурд! Мысли вращались вокруг малоизвестных мне тропических болезней, но на всякий случай я ввел мальчику внутримышечно два кубика аскорбиновой кислоты, наверняка зная, что это не повредит ему, и велел отцу приводить ко мне сына ежедневно: хотелось понаблюдать за больным. Мы простояли в Накале около трех недель. Негритенок выздоравливал на глазах. Никаких сомнений в диагнозе не оставалось: это была цинга. Уезжая, дальнейшее лечение ребенка я поручил жене советского специалиста, работающего в Накале, Л. И. Курочкиной, медицинской сестре по образованию. Вернувшись в Ленинград, я получил письмо от Курочкиных. Заканчивалось оно следующими словами: «А ваш мальчишка выздоровел совсем и скачет по деревьям шустрее обезьяны.... — Здесь и далее прим. авт.
Опыты Николая Лунина
Ничего не менялось в старинном островерхом городе Дерпте, утопающем в зелени. По узким улочкам и аллеям Домского холма, совсем как во времена Пирогова и Даля, бродили веселыми толпами студенты в цветных корпорантских шапочках. Молодые люди шумно беседовали и перекликались друг с другом. Днем студенты посещали лекции в университете, а ночью бражничали и устраивали дуэли. На дуэлях никого не убивали. Противники наносили по семи ударов и, обменявшись дружескими рукопожатиями, расходились по домам. Над кроватью каждого мало-мальски уважающего себя студента висели скрещенные шпаги и эспадроны. Со всей Европы съезжались в Дерпт молодые люди, чтобы получить диплом доктора наук и, если повезет, богатую невесту в придачу.
Пасмурным апрельским днем 1880 года из кондитерской Штенгейзера, славящейся бутербродами и свежим пивом, вышел молодой человек в потертом сюртуке и направился в сторону университета.
— Герр Лунин! — окликнули его. — Герр Лунин!
Человек в сюртуке остановился, оглянулся и всплеснул руками.
— Гуннар?! Да вы ли это? Целую вечность не видел вас!
— А кто виноват? — шутливо погрозил пальцем крепыш в зеленой корпорантской шапочке и с перевязью через плечо и широко улыбнулся. — Вы совсем забыли старых друзей, герр Лунин! Хорошо ли
