юго–восточным Лабрадором, изучая влияние низковысотных полетов военных истребителей на популяцию скопы (звук истребителей на­столько силен, что раскалывает яйца в гнездах). Мы летали тогда в одном из самых диких уголков на земле, приземляясь на берегах озер со звучными индейскими названиями в местах, где не ступала нога человека. Вот уж было приключение так приключение…

Я оказался первым бывшим коммунистом, попавшим на авиационную базу НАТО в этой части Канады, но это вызвало не подозрения и проверки, а шутки и смех. Гэр­ри познакомил меня тогда с отличной командой ? яркими самобытными му­жиками, прекрасно дополнявшими друг друга.

Усатый приземистый Джекоб, пилот нашего вертолета, сам ? прекрасный наблю­датель, фотограф и опытный натура­лист. Поэтому, если во время полета в процессе учета и определения птиц он с чем?то не соглашался, то вертолет наш вставал на нос (так что все елки внизу оказывались в горизонтальном положении, а река в вер­тикальном), закладывал го­ловокружительный вираж и возвращался к необычно медленно (по сравнению с нами) летящей стае птиц, которую мы только что минова­ли («Ну, что я говорил? Про уток никогда со мной не спорь…»).

Неосмотрительно высказавшийся перед этим про чирков скромняга Джим смирен­но принимал поправку коллеги, ибо по­сле выполненного пилотажа не только был не в силах упорствовать с определением уток, но и просто не мог открыть гла­за, сидя с мертвецки–бледной физиономией.

Потом мы работали над полигоном, где пилоты истребителей отрабатывали стрельбы по лежащим на земле макетам са–малетов с нарисованными на их кры­льях огромными красными звездами. Зависнув над приютившейся у края полигона палаткой, мы помахали в окна руками вышедшим из нее на шум нашего винта солда­тикам, они помахали нам в ответ. На что двухметровый духарик Двэйн сказал:

? Если мы сейчас сядем и Серджей выйдет пожать им руки, передав привет из Москвы, у этих военных съедет крыша и они сразу сдадутся в плен…

Потом в бескрайних болотах Лабрадора мы нашли разбитый корпус небольшого винтового самолета, о чем Джекоб со­общил на базу по радио, вскоре выяснив, что про этот борт, исчезнувший много лет назад, никто ничего толком не знал. Когда мы снизились до нескольких метров (сесть во всей округе было негде: сфагновая спла­вина), из заброшенно светлею­щего на фоне болота зарастающего фюзеляжа выле­тел и тяжело полетел в метре над землей огромный вирджи­нийский филин.

Потом были десятки гнезд скопы на вершинах тридцатиметровых елей в перво­зданно–недоступных местах по берегам никогда никем не посещавшихся озер и рек; удивленные медведи, в растерянности садящиеся на свои толстые мохнатые зады, рассматривая над головами наше невиданное рокочущее чудовище; бобровые пло­тины на глухих речушках и расхо­дящиеся круги от всплесков бобровых хвостов; лоси, переплывающие прозрачные озера, испуганно фыркая на нас разду­вающимися ноздрями; десятки озер, поражающих тем, что, находясь рядом, все они порой имели воду разного оттенка; тысячи квадратных километров пожарищ ? как погосты до го­ризонта, с черными обелисками обгоревших деревьев и ста­ новящимися вдруг замет­ными бесчисленными звериными тропами, словно паутина покрывающими всю тайгу; не покидаю­щее меня (пешехода) восхищение тем, что, с легкостью покрывая десятки и сотни километров или играючи делая крюк, чтобы осмотреть «вон тот утес» на противоположной стороне речной долины (до которого пешим ходом ? день пути), имеешь возможность определить в кустах даже дрозда или в деталях разглядеть валяющийся на болоте уже побелевший от времени лосиный рог…

Однажды ночью, на диком острове посередине глухого озера в бескрайней канад­ской тайге, отойдя от костра в жидко–сумеречную приполярную темноту и восхища­ясь впервые увиденным мною северным сиянием, мы с Гэрри молчали, а го­ворить потом начали про завораживающее разнообразие нашего огромного мира, невольно вновь и вновь возвращаясь в разговоре к Туркмении…

Через неделю, закончив свои вертолетные изыскания, мы летели на самолете с во­енной авиабазы на Лабрадоре назад в Сэнт–Джонс ? столицу Ньюфаундленда. Пользуясь тем, что пассажиров в местном рейсовом самолете было всего ни­чего, мы почти в российской манере перешучивались с непривычной к этому стюардессой, раз за разом испрашивая у нее долива в свои стаканы; она удивлялась, с улыбкой смешивая нам необычный напиток ? виски с кока–колой (Чача научил в Индии). Мы посматривали с Гэрри сверху на плавающие вокруг Ньюфаундленда айсберги, со смехом вспоминали турк­менские приключения, хохотали как придурки над популяр­ными у нас в Кара–Кале шутками, а когда прощались в аэропор­ту перед моим отле­том на материк, Гэрри так же заговорщически, как некогда в Туркмении, полез в кар­ман и достал пла­стиковый пакетик:

? Сергей, я решил тебя помучить. Это тебе подарок. Держи! ?

В протянутом мне пакете была веточка от того куста полыни, который он «контра­бандой» увез домой в Канаду.

Усевшись в фешенебельное кресло непривычного мне первого класса огромного «боинга», взлетев из Канады и летя над Атлантикой в родную Балашиху, я достал этот пакетик, расстегнул застежку, вытащил тонкую серую веточку, опустил ее на се­кунду в стакан с минеральной водой, а потом растер между пальцами и уткнулся но­сом в кулак…

И вот тогда, вдохнув знакомый терпкий запах, я мгновенно перенесся назад в Кара–Калу. И вновь увидел прокаленные солнцем холмы и скалы, парящих над ними птиц и наших канадцев–американцев, смотрящих вокруг во все глаза…

Триша и Ленор из Теннесси в тот раз первыми поддержали лозунг «Не бери в голо­ву и наслаждайся жизнью!», когда у святого могильника на Шевлане беззубый мулла угощал нас бараньей шурпой из общей миски, раздав всем ложки, госте­приимно об­тертые валявшейся рядом цветастой тряпкой.

Надо было видеть присутствовавших мужиков–туркменов, когда в жаркий день мы дошли до небольшого гаудана, устроенного на одном из ручьев в предгорьях, и те же самые Триша, Ленор и хохотушка Дженнифер, ничтоже сумняшеся поскидав с себя все, кроме весьма откровенных купальников, с визгом попрыгали в воду. Туркмены смотрели на это оша­рашенно, с неявным осуждением и с явным интересом…

Мы с Зиминым наслаждались, созерцая происходящее; непонятно чем больше ? видом наших плещущихся девиц или озадаченно–сосредоточенными лицами наблю­давших это туркменов; а участник нашей группы ? московский студент Колька Дро­нин, проработавший год экскурсоводом в национальном парке в США, тактично де­лился с туркменами сообра­жениями о том, что наши гости приехали совсем из друго­го мира и конечно же отличаются от нас.

Мы все вместе провели целый день, наблюдая с разных точек за гнездом ястреби­ного орла, снимая его на видео и обсу­ждая перемещения птиц по рации. Наши бур­жуи в тропических шляпах, с телеобъективами на видеокамерах и с прочим экзотиче­ским снаряжением, увлеченно рассматривающие орлов в бинокли, смотрелись в Коч–Темире просто шикарно.

Даже приставленный тогда к нашей команде под видом студента–биолога предста­витель туркменских компетентных органов, героически учивший названия птиц, что­бы не выглядеть в нашей среде совсем уж инородно, признался, что птица эта ему нравится.

Потом я показывал ястребиного орла своим близким коллегам и студентам, кото­рые приезжали со мной на Сумбар в последующие годы (Ребята, всем привет!). Он у всех вызывал тогда неизменное восхищение, а сегодня он помогает всем нам заново ощутить нашу дружбу через незабываемые воспоминания о далекой загадочной Туркмении и о том, как нам там было хорошо.

«18 июля…. Солнце скоро садиться начнет, но все равно лето на самом пике, теп­ло, вечерней прохлады и не будет.

Все разнозеленое вокруг: пыльно–зеленые подорожники у края дороги, прямо на которых мы с Маркычем сидим; изу­мрудное поле, по которому эта дорога проходит; сочно–зеленый березовый перелесок