своем, а идем рядом в одном строю…

«Первоначально все люди имели одну веру…» Еще вспомним это… Потому как не может же дурдом продолжаться бес­конечно. Напридумывали, видишь ли, «верные: ? неверные, ортодоксы ? протестанты»… Уж на что Чингисхан «дикарь и азиат», так и то в его «Книге запретов» все просто и ясно: похулил чужую веру ? башку с плеч.

Бог, он ведь для чего? Чтобы поддержать и примирить. Когда вокруг Бога распри, это уже ? от дьявола. Тогда уж лучше так, как один мужик, который меня спросил од­нажды: «А баптисты ? это кто? Это православные католики?..»

Через тридцать семь лет после того саперного утра и через пятнадцать лет после моей первой встречи с ястребиным орлом, проработав два года безвылазно в сугубо зарубежной стране, я ощутил катастрофическое снижение уровня русско­го духа в крови и понял, что мне необходимо отправиться «полетать по Руси», дабы этого духа заново «нанюхаться». Для чего поначалу почему?то отправился на Аляску, которая в моем представлении и ощущениях всегда была огромным кус­ком русской земли.

Порассматривав медвежьи следы на глухом берегу реки Русская, я прошел по су­хому еловому стволу, нависающему над голубовато–зелеными, быстро и ровно теку­щими струями, и уселся на него, свесив ноги вниз и анализируя знакомое уже ощу­щение, что Аляска, несомненно, все еще продолжает оставаться русской зем­лей, сохраняя в себе тот самый пре­словутый русский дух. Потому что я конечно же чувствую себя здесь явно иначе, чем в других местах того же континента, отчетливо ощущая то самое, трудноуловимое и непередаваемое нечто, исходящее отовсюду из самой земли, от гор, рек, деревьев и прочей «недвижимости». Многие называют это особой энергией, которая сродни твоей душе; может, так оно и есть, не знаю, похоже.

При этом я в очередной раз привычно думал совсем не оригинальную мысль о том, что продажа Аляски была даже большей ошибкой, нежели ВОСР. Не лишись мы Аляски, пили бы наши погранцы по–тихому водку с канадскими коллега­ми, слух про это быстро бы дошел до американских погранцев, они бы канадским завидовали, в гости бы к ним чаще езди­ли, с нашими бы погранцами познакомились… Соседство ведь всегда свои собственные тропки протаптывает… Не было бы «холодной войны», весь мир был бы сегодня другим… Политикам?то легко выгребываться перед абстрактным «вероят­ным противником», а когда этот самый вероятный про­тивник сидит напротив тебя за столом и два часа с тобой на незнако­мом языке разго­варивает, но всем все понятно, то это уже совсем другой расклад…

Именно в этот момент у меня и выкристаллизовалось то, что подспудно зрело дав­но. Я понял, что, несмотря на всю окружающую меня благодать, русского духа мне здесь все же не хватает и что я должен, не откладывая, поехать по–настоя­щему до­мой, в Россию. И обязательно там покреститься.

Я прилетел в Москву и пустился во все тяжкие, нанюхиваясь русского духа про запас перед вновь предстоящей отлуч­кой.

Съездил в Смоленск на конференцию по охране природы. Смоленск ? это очень русский город.

Покурил на крылечке своего пустующего и разваливающегося без хозяев домишки в смоленской деревне Кеты, куплен­ного прямо накануне поездки за кордон и в кото­ром я ни дня так и не пожил. В пятидесяти метрах от дома зеленым бугром с вековы­ми липами круглеет курган, в котором похоронены отступающие наполеоновские сол­даты, а в двухстах метрах с другой стороны ? свежие погрызы бобров на ручье.

Потом сгонял к родственникам в деревню в Брянскую область.

Потом провел полевую практику с первокурсниками геофака в Тарусе.

Потом опять вернулся домой в Балашиху и, занимаясь разными делами в Москве и Подмосковье, начал присматриваться к церквам и храмам, выбирая для себя, где же свершить задуманное таинство.

Процедура крещения во всех этих столичных местах меня совершенно не вдох­новляла, раз за разом навевая ассоциа­ции с дворцами бракосочетаний: массовое производство христиан мало отличалось от массового производства счастли­вых су­пругов. В результате я решил отложить столь важное начинание, заключив, что суе­титься в таком деле смешно.

Поэтому, вместо предполагавшегося крещения я отправился в Вологду со своими друзьями– телевизионщиками: режис­сером Сашей Шум иным и оператором Колей Картовым. Сашка ? изящен, как юный князь, всегда спокоен и по средам хо­дит с друзьями в баню. Колька ? улыбчив и одержим съемкой, носится, как архар, со своим неподъемным «бетакамом», невзирая на усталость, погоду и прочие препоны.

Мы выехали вечером с Ярославского вокзала. Утром я подскочил в четыре, вышел в коридор спящего купейного вагона и стоял там у окна, рассматривая догоняющий и опережающий наш поезд рассвет и постепенно проявляющиеся, как на фотобумаге, пейзажи, столь знакомые российскому железнодорожному пассажиру: глухие полу­станки, запущенные грязные станции, столбы, заборы, колодцы, леса, поля и переле­ски…

«Приволжье» ? Волга гладкая и спокойная; «Филино» ? у платформы ? огром­ная желтая цистерна с когда?то сладкой надписью: «Патока»; «Коченятино» ? грачи расселись на придорожных елках; а вот удручающе–черный, словно построен­ный из шпал, и частично уже разваливающийся пристанционный дом, на покосившемся крылечке которого висит вылиняв­ший трехцветный российский флаг и стоит пожилая женщина в таком же выцветшем халате; стоит уже смертельно уста­лая, а ведь еще только утро (может, после ночной смены?), ? это что же за станция будет? Какое?нибудь «Погорелье» или «Погост»? Нет, это «Пречистое»…

Снимали ребята в Вологде много и разное. Уникальную деревянную архитектуру, соединяющую (порой на соседних ули­цах) элементы стилей шести столетий и исче­зающую буквально на глазах: сгоревшие дома иногда подолгу даже не убирают, оставляя чернеть руинами даже в центре города.

Местных умельцев, делающих потрясающие игрушки из бересты (и, стесняясь, продающих их за бесценок на улице, чтобы хоть как?то свести концы с концами).

Музей вологодского кружевного промысла с потрясающими экспонатами. Детский танцевальный ансамбль. И многое другое.

И вот в один из этих дней все наши запланированные съемки отменились из?за до­ждя. Мы сидели в гостинице и точили лясы про разное, ожидая, когда нам подыщут для съемки что?нибудь, не зависящее от погоды. В этот момент позвонил принимав­ший нас в Вологде журналист Юра и предложил поехать снять Спасо–Прилукский монастырь.

? Отлично. А чего там? ? спросил Сашка. ? Чего примечательного наберем, сюжет какой?

? Вы что, ребята, ? ответил Юра, ? это же Прилуки… Он в четырнадцатом веке заложен.

Мы сели в пришедший за нами «уазик» и поехали под проливным дождем в Спа­со–Прилуцкий монастырь.

Древняя монастырская стена, молчаливые башни по периметру, неподвижные и молчаливые колокола на колокольне внутри монастырского двора, тяжелое темное небо, дождь ? все это создавало ощущение трудной и непарадной призем­ленности, парадоксальным образом обрамляя исходящее из всего этого места невидимое сия­ние святости и чего?то важ­ного настоящего. Сподвижничества за веру, вот чего.

Мы, не сговариваясь, приумолкли, войдя в монастырские ворота. Колька, Сашка и Юрий незаметно перекрестились на входе; я конечно же обратил на это внимание.

Нас встретил молодой монах с отчетливыми монголоидными чертами лица; он был одет в видавшие виды ботинки, ветхую, поношенную рясу, подпоясанную затертым веревочным поясом, и в простую черную монашескую шапку. Проводив нас через двор к церковным дверям, он вошел доложить о нашем приезде.

Каждая деталь окружающего поражала меня своей непоказушной настоящестью и неимоверным трудом, сокрытым за всем этим. Стены, заложенные в 1371 году воло­годским чудотворцем Дмитрием Прилуцким, пришедшим в Вологду из Переяславля–Залесского; башни, крытые посеревшей от времени дранкой; сложенные в арчатых углублениях мона­стырских стен поленницы дров на зиму; совсем не лубочно–рекламная колокольня и купола церкви внутри периметра стен. Трава местами не скошена, лошадь пасется без привязи.

К нам вышел наместник монастыря, удививший меня своей молодостью; выгля­дел он лет на двадцать пять, то есть был много младше всех нас. Без суеты и како­го?либо заискивания перед телевизионщиками расспросил нас о деталях программы и о целях съемки, согласился дать интервью, но на вопрос, можно ли