Богу, что у меня такой сын.

Для проезда через Лондон принц Эдуард выбрал вороного коня и одежды черного цвета — ведь недаром его называют Черным Принцем. Его пленник восседал на белоснежном коне и был одет по- королевски. Но все сочли, что принц выглядит куда более величественно.

В Вестминстере, где был приготовлен пиршественный стол в честь короля Франции, их встретила Филиппа с детьми. После того, как она обняла старшего сына, а тот поцеловал ей руку, Филиппа обратилась с добрыми словами к королю Иоанну. Ей было жаль его, она понимала его чувства, его состояние — особенно после того, что тот испытал, проезжая по улицам Лондона. Но пускай их всех утешает, что это уже воистину конец бессмысленной войны, продолжающейся с перерывами около двадцати лет!

Король Эдуард настоял, чтобы за пиршественным столом король Иоанн и его сын Филипп сидели по правую сторону от него. У мальчика был не по годам подавленный и печальный вид, он не мог примириться с тем, что случилось с его отцом.

Казалось — или так было на самом деле? — что король Эдуард не хотел считаться с чувствами пленника, ибо все время старался вовлекать его в веселую застольную беседу и беспрерывно потчевал то одним, то другим.

Какие только блюда не подавались, чтобы доставить удовольствие французскому королю, однако тот почти ни к чему не притронулся, чем вызвал мягкий упрек хозяина:

— Полно, сир, оставьте вашу грусть. Вы наши дорогие гости. Веселитесь и пойте вместе с нами!

Король Иоанн сумрачным взором окинул лицо собеседника и медленно ответил:

— Посудите сами, как можем мы петь песни в чужой клетке?

Филиппа сочувственно улыбнулась ему и сказала:

— Сейчас трудное время для вас, сир. Но не сомневаюсь, оно вскоре окончится.

В это время подошел виночерпий и предложил чашу с вином королю Эдуарду. Тотчас же, к всеобщему удивлению, юный Филипп вскочил с места и нанес сильный удар по лицу виночерпия. В наступившем молчании мальчик прокричал:

— Как ты смеешь обслуживать кого-то раньше, чем короля Франции?!

Все взоры устремились на короля Эдуарда. Как ответит он на сей дерзкий поступок? Мальчик с раскрасневшимся лицом продолжал стоять, глядя прямо в глаза английскому королю. Многие из присутствующих ожидали, что такое оскорбление королевского виночерпия вызовет приступ страшного гнева, свойственного Плантагенетам, но этого не случилось.

Король Эдуард громко расхохотался и произнес:

— Да ты Филипп Смелый!

Филипп Смелый!.. С этого дня за мальчиком укрепилось это прозвище и сопровождало его всю жизнь.

Король Франции не мог и позднее пожаловаться, что его честь и достоинство в Англии были хоть чем-то ущемлены. Для проживания ему был отведен дворец Савой, он мог беспрепятственно выезжать на охоту и вести жизнь, полную роскоши и довольства.

Одно только портило его существование — он был при этом пленником короля Англии.

Король Эдуард отпустил Давида Брюса, шотландского короля: он не опасался, что шотландцы осмелятся выступить против него, ведь главный противник, французский король, — его пленник.

Джоанна была очень рада, она надеялась, что долгая разлука с мужем укрепит их семью и они наконец-то смогут быть счастливы. С самого начала их совместная жизнь складывалась неудачно. Во дворце Гейяр, где они с Давидом повзрослели, их положение в течение всех семи лет было каким-то искусственным, зыбким. Давида, что бы тот ни говорил, это угнетало, и потому, когда они вернулись в Шотландию, где прожили вместе еще пять лет, он был сам не свой, никак не мог стать настоящим королем, настоящим семьянином. Она же всегда хотела этого и надеялась: вот-вот что-то изменится… Так думала она и сейчас.

Оглядываясь на прошедшую жизнь, она после долгих одиннадцати лет, что провел ее муж в плену английского короля, желала лишь мира с Англией, мира в Шотландии и прочного семейного союза двух немало испытавших на своем веку людей. Они оба уже не так молоды и должны стать мудрее, терпимей, мягче друг к другу…

Встреча с Давидом потрясла ее: она увидела еще красивого мужчину, и он проявил по отношению к ней всю полноту чувств, свойственных мужчине и супругу. Она была счастлива. Так длилось несколько недель, затем она стала видеть его все реже и реже, и отсутствие он объяснял одинаково — дела государства.

На самом деле она приелась ему. В ней он видел повторение Филиппы, которая раздражала его все годы, вынужденно проведенные в Англии, и он не переставал удивляться, как при такой жене, становящейся с каждым годом все толще и неприглядней, Эдуард — об этом Давид слышал от многих — совсем не отвлекался на других женщин. А их вокруг столько, да каких!..

Правда, Джоанна не растолстела и довольно привлекательна, но он никогда не испытывал тяги к благородным женщинам. Ему подавай что-нибудь попроще, погрубей, понепристойней, такую, как Кэтрин Мортимер.

Где-то она сейчас? Скучает ли по нему, как он по ней? Она обещала, что не забудет его и обязательно приедет в Шотландию. А как же тогда с леди Джоанной, его законным камнем на шее? Раньше он беззаботно и просто менял любовниц, но Кэтрин… тут он хотел, чтобы все было по-другому… крепко и основательно…

Он решил начать подготовительные действия.

— Меня продолжают беспокоить отношения с твоим братом, — сказал он однажды жене. — Я говорю о мирном договоре. Видит Бог, я хочу только мира, но, боюсь, условия, которые выдвинет Эдуард, окажутся невыполнимыми.

— Но почему же? Он тоже не хочет войны, — возразила Джоанна.

— Однако только на своих условиях, к которым наши землевладельцы отнесутся весьма неодобрительно. Вообще Эдуард всегда не любил меня, и с годами его чувство окрепло. Главная причина то, что я стал твоим супругом.

Джоанна промолчала, это было правдой. Но отчего Давид заговорил об этом сейчас?

Ее супруг продолжал:

— Он очень любит тебя с детства, что естественно. Он вообще привязан к женщинам из своей родни — к дочерям, жене, к тебе.

— Он всегда был добр и внимателен ко мне, — подтвердила она, не понимая, к чему клонит Давид. — Но в делах государственных он забывал о родстве.

— О, я это хорошо знаю. Но если все-таки ты поговоришь с ним вместо меня об этих самых делах государственных?..

— Ты прекрасно знаешь, Давид, я готова на все ради мира между нашими странами!

— Верю, что это так. Прошу от тебя, быть может, слишком многого, тем более что не хотел бы снова расставаться с тобой после нашей столь долгой разлуки.

— Ты хочешь сказать… хочешь, чтобы я отправилась в Англию на переговоры с братом? Я?..

— Я подумал, это могло бы многому помочь… Мы скорее заключили бы прочный и длительный мир. Он так нужен Шотландии.

Она задумалась.

— Я поеду в Англию, — согласилась она, — если ты этого так хочешь, Давид.

— Для Шотландии, не для себя.

— Да, мы должны думать о ней прежде всего.

— Вот и прекрасно. Ты, надеюсь, не задержишься там надолго, потому что я буду скучать.