скончался в замке Беркли…

Что ж, такова, видно, воля Божия. Бедный отрекшийся король! Какая неудачная жизнь! Пусть покоится наконец в мире. Жаль, что ему, сыну этого неудачника, не удалось быть рядом с отцом в час его смерти. Хотелось бы услышать от самого отца, что он сознательно и добровольно передал сыну корону.

То, что отец спокойно отошел в мир иной, избавило молодого Эдуарда от последних слабых укоров совести. Теперь он воистину король!

Наверное, следует немедленно вернуться в Йорк? Быть вместе с матерью?

О, как бы он хотел отомстить за унизительное поражение отца под Баннокберном! Чтобы его возвращение было триумфальным! Чтобы о нем говорили: «Этот Эдуард достоин своего деда!»

Да, придет время, он докажет всем!.. И не нужно будет даже сравнивать его с дедом. О нем начнут говорить как об Эдуарде III!..

А пока следует признать, что шотландцы оставили его с носом и он возвращается, отрезвленный и умудренный полученным уроком, поняв, что война не рыцарский турнир, где так легко проявить себя и добиться почестей. Война — это не просто вооруженная борьба, это изнурительное испытание сил, воли, ума, в ней необходима не только смелость, но и холодный расчет, хитрость, умение делать верные ходы.

Он запомнит этот урок и постарается извлечь из него пользу.

Эдуард ехал на юг, в сторону Йорка, и постепенно на душе у него становилось легче: он не потерпел поражения в битве, как его отец. И не его вина, что битва не состоялась, — это ведь сами шотландцы отказывались принять бой. А что он мог сделать? Только то, что делал, — пытаться отыскать врага, который все время увиливал от столкновений.

Лишь одно воспоминание вызывало краску стыда на лице Эдуарда — Черный Дуглас чуть не захватил его в плен…

Но сейчас он возвращается в Йорк, условившись с шотландцами, что обе стороны вскоре займутся переговорами о перемирии. Возвращается с армией, которая, правда, не победила, но и не потерпела поражения, хотя была уже не в том состоянии, в каком выступила в поход. Внутренние распри и волнения среди фламандцев значительно ослабили ее, и хорошо, что все так окончилось, — теперь он это понимал.

Перед ним стояли две задачи на ближайшее время: заключить выгодный для Англии мир с шотландцами и жениться на Филиппе. Как можно скорее! Его душа все сильнее жаждала этого. И тело тоже…

Все члены королевской семьи по-прежнему пребывали в Йорке. И с ними, конечно, непременный Роджер де Мортимер.

Эдуард нахмурился, вспомнив об этом человеке. Он не мог не думать о нем… и о своей матери, рядом с которой тот постоянно находился. Он понимал уже, что она не может обойтись без Мортимера, и старался закрывать уши от случайно доносившихся до него слухов — случайно, потому что никто не решался говорить что-либо непристойное о королеве в его присутствии.

И вот он в Йорке.

Мать порывисто обняла сына и сказала, что рада видеть его невредимым.

Мортимер поклонился, и Эдуард заметил — или ему показалось? — что в глазах у него было чуть презрительное удовлетворение.

Слова, последовавшие за поклоном, утвердили его в этом наблюдении.

— Как славно вы выглядите, милорд, — сказал Мортимер. — На лице ни одного боевого шрама, слава Богу.

— Проклятые шотландцы! — поспешила вставить королева. — Кто мог подумать, что они откажутся сражаться?

— Известие о смерти отца, — проговорил Эдуард, освобождаясь от объятий матери, — очень меня опечалило.

— Как и всех нас, — заметила она.

— Он мирно ушел от нас, — вмешался Мортимер, — и, как говорят те, кто был рядом, покойный король мечтал о смерти как об избавлении.

Эдуард нахмурился.

— Как жаль, что меня не было с ним в эти минуты.

Мать подняла голову, положила руку на плечо сына.

— Мой дорогой, — сказала она, — мы все хотели бы находиться возле него. Но остается утешаться мыслью, что сейчас он обрел покой, которого так жаждал.

Эдуард повернулся к брату и сестрам, которые взирали на него с неприкрытым страхом: он был теперь не братом, он был их властелином.

— Ну, братец Джон, — спросил Эдуард, — как поживаешь?

Братец Джон через силу улыбнулся и сказал, что поживает хорошо и надеется, что Его Величество поживает так же.

— Для тебя я по-прежнему твой брат Эдуард, — поправил тот и, опустившись на колени, обнял обеих сестер.

Как они прелестны — какие у них прекрасные сверкающие глаза, какая нежная кожа, напоминающая ему о Филиппе.

Элинор сказала застенчиво:

— А у нас будет пиршество. По случаю твоего возвращения.

— Ты уверена? — спросил Эдуард. — Тогда я должен быть на нем. Верно?

Глаза Джоанны наполнились слезами.

— Наш отец умер, — сказала она. — Его больше нет.

Слезы покатились по ее щекам, Элинор и Джон с трудом сдерживались, чтобы тоже не заплакать, хотя все они едва помнили отца — высокого светловолосого мужчину, всегда спокойного и ласкового с ними. Он совсем не внушал им страха — не то, что мать. Вот и сейчас она резко сказала:

— Вы не в детской. Ведите себя прилично и помните: ваш брат — король Англии.

В ответ на эти слова Джоанна заплакала еще горестней, но ее сестра и брат сумели мужественно перебороть слезы.

— Забери сестру, Джон! — приказала королева. — Мне стыдно, что она так себя ведет в присутствии короля. Хорошим манерам следует учиться с детства.

Однако Эдуард не отпустил их.

— Они горюют, и это естественно, — сказал он. — Я горюю вместе с ними. Теперь я ваш защитник, мои маленькие сестрички. Ваш защитник и ваш король. И я не дам вас в обиду.

Джоанна обняла его за шею, когда он наклонился к ней, а он опять вспомнил о Филиппе.

— Бедные дети остались без отца, — пробормотал он, забыв, что и сам относится к этим осиротевшим детям.

— Дорогой Эдуард, — сказала мать, — ты же знаешь, что отец уделял им не слишком много внимания.

— Но все равно они чувствовали его доброту.

Он произнес почему-то «они», а хотел сказать «мы».

— Мы все знали недостатки твоего отца, — с раздражением проговорила мать. — Не будем делать из него святого только оттого, что его уже нет в живых.

Ее тон удивил Эдуарда, но, чуть подумав, он посчитал, что так она хочет скрыть свою скорбь от детей. Он пожалел ее и мысленно пожелал скорейшего успокоения.

После некоторого молчания королева сказала Эдуарду:

— Ты, верно, устал, дорогой, с дороги и хочешь поскорее оказаться в своих апартаментах. Я провожу тебя.

— Да, миледи, — наклонил он голову. — Именно вы…

Последнее было предназначено для Мортимера, который в ответ поклонился и отступил на несколько шагов.