преданности.
— Этого больше нет, Мортимер.
— Если и нет, то лишь временно, дорогая. Им не понравилось одно, не понравилось другое… Они слишком много возомнили о себе, эти лондонцы. Всюду суют свой нос!
— Вчера, когда я появилась на улице, кто-то крикнул мне: «Шлюха!»
— Ты видела того, кто посмел это сделать? Его следует повесить! Четвертовать!
— Он смотрел прямо на меня, а потом медленно пошел и скрылся в толпе. Ему помогли скрыться… Они отвернулись от меня, Мортимер… Отвернулись от нас!
— Наплевать на этот сброд!
— Иногда я думаю, Мортимер…
Он успокоил ее тем единственным безошибочным способом, каким действовал всегда, — и словами тоже: когда было необходимо, он находил нужные слова.
О, этот милый, прекрасный Мортимер! Могучий в любви, преданный ей до последнего вздоха!.. Ты, только ты истинная королева Англии, говорил он ей. Ослепительно красивая, умная, любвеобильная… Забудь, что здесь другая королева. Она значит не больше, чем ее мальчишка-супруг. Оба они — марионетки в наших руках, дорогая. А мы, Изабелла и Мортимер, были, есть и будем настоящими правителями страны. Были и будем…
Каждую ночь Джоанна засыпала в слезах. Напрасно ее уверяли, что она станет счастливой в Шотландии. Она знала, этого не будет. Никогда! Знала, что у нее есть там жених по имени Давид Брюс, пяти лет от роду, который ей уже заранее был противен… Ну его совсем!.. Она с ним не будет играть!
Она слышала, что королевских невест часто с самых ранних лет отправляют из родного дома к женихам, чтобы они привыкали в новой стране к новой жизни, но от этого ей не становилось легче. Да и не всех отправляли. Вот Элинор, ее родная сестра, намного старше, чем она, однако остается дома, с братьями, с их новой сестрицей Филиппой, такой простой и славной, которую она полюбила. Но что толку любить кого-то, если ее, Джоанну, отрывают от всех? Разве можно любить на таком расстоянии?..
Она слыхала от слуг историю о том, как Филиппа спасла какую-то девочку от виселицы и как доволен был король, а его мать и этот гадкий Мортимер не хотели помочь девочке и торопились продолжить путешествие.
Что, если она тоже попросит Филиппу заступиться за нее, поговорить с Эдуардом, чтобы ее не отправляли невесть куда совсем одну? Она ведь еще маленькая, ей страшно… и очень грустно. Говорят, что Эдуард ни в чем не отказывает Филиппе, — может, он и в этом послушает ее и тогда Джоанна останется с родными и будет спасена?..
О, в этом единственная ее надежда! Надо обязательно поговорить с Филиппой. Во что бы то ни стало!
Филиппа выслушала ее серьезно и внимательно. Такое бедное маленькое существо, хотя и настоящая принцесса!..
Да, ответила ей Филиппа, выслушав почти бессвязную просьбу. Не просьбу, а мольбу… Да, ответила она, люди говорят правду: Эдуард позволил ей спасти ту девочку от казни и был рад, что так получилось. Но ведь то было просто воровство, а не дело государственной важности. А будущий брак Джоанны с шотландским принцем, а может, и королем к тому времени, — это политика… Однако Филиппа не отказывается, она непременно поговорит с Эдуардом.
Она выполнила обещание. Ответ был таким, какого она и ожидала, — он очень сожалеет, но сделать ничего не может. Брак Джоанны — один из пунктов мирного договора и очень важен для обеих стран.
— Но Джоанна совсем ребенок, — попыталась в который уже раз возразить Филиппа. — Разве нельзя заключить сейчас брак по доверенности, чтобы закрепить его, а девочку оставить дома хотя бы еще на несколько лет?
Эдуард отвечал на все ее возражения одно: таково условие договора с Шотландией, и оно не может быть нарушено — шотландцы хотят воспитать будущую королеву в своих традициях.
Сам же он, Филиппа это видела, страдал от предстоящего расставания с Джоанной, потому что был привязан и к сестрам, и к брату.
Возможно, будь Эдуард постарше, он и решился бы на какой-нибудь шаг, чтобы помочь Джоанне, но, молодой и неопытный, да еще после бесславного похода в Шотландию, он не мог поступать по-своему и менять что-либо в столь важном договоре, заключение которого потребовало немалых усилий обеих сторон.
До сих пор не мог он без стыда вспоминать, как по-мальчишески безрассудно вел себя, когда преследовал ускользающих от него шотландцев, и как чуть не стал, к позору для себя и страны, их пленником.
Что ж, теперь следует получше обдумывать все и больше обращать внимания на советы опытных людей, не гнушаясь принимать от них даже слова осуждения.
Все же, не желая разочаровывать Филиппу, он обещал ей еще раз подумать над ее просьбой и попытаться сделать что-нибудь.
Это «что-нибудь» означало разговор с матерью.
Королеве Изабелле было приятно, что сын обратился к ней с просьбой о совете и помощи. Она сделала вид, что задумалась над тем, о чем он сказал ей, хотя ни минуты не сомневалась в верности принятого решения и в том, что Джоанне надлежит уехать немедленно туда, где ее ждет будущий король и его умирающий отец. Ведь нарушение этого условия договора могло привести к тому, что шотландцы потребуют обратно деньги, которые уже передали в английскую казну и которые осели в руках Мортимера.
Но с сыном она начала говорить о другом.
— Мы имеем дело с племенем варваров, мой дорогой, — сказала она. — Ты сам убедился в этом, когда гонялся за ними по лесам и болотам, а они вели с тобой нечестную игру — и выиграли.
Невольная краска выступила на лице Эдуарда. Однако он не мог не отметить, как мягко, с каким тактом мать напомнила ему о его военной неудаче.
Она продолжала:
— Трудно предположить, что может случиться, если мы нарушим условия договора. Вероятно, опять начнется война.
— Миледи, — сказал он, — мне известно, что жители Лондона против этого брака.
— Жители — это толпа, мой сын. А толпа всегда зависит от того, в какую сторону дует ветер.
— Королеву очень беспокоит судьба Джоанны, — пробормотал Эдуард. — Моя сестра совсем ребенок… и отрывать ее от дома… от родных…
Изабелла внутренне напряглась. «Королева»?! Так ее сын сказал не о ней, а об этой девчонке из Эно!.. Ничего, миледи Филиппа вскоре поймет, что приехала сюда не для того, чтобы управлять страной, у которой уже есть хозяйка…
— Наша милая Филиппа… — произнесла королева Изабелла. — Ах, у нее такое мягкое сердце. Я видела, как изумились люди, когда она позволила той грязной женщине взять над собой верх.
— Вы говорите о матери девочки, которую Филиппа спасла от веревки? Насколько мне известно, народ одобрил ее заступничество.
— Не весь народ, мой дорогой сын, а только преступники. Они смеялись и говорили между собой, что теперь будет не страшно и попасться на воровстве: их выручит добрая миледи Филиппа, стоит только ее хорошенько попросить…
— Но ведь то была маленькая девочка…
— Конечно. И наша дорогая Филиппа тоже еще очень молода. Но она повзрослеет. И многому научится, надеюсь. Ведь она такая прелестная. Я так рада за тебя, Эдуард…
Он расплылся в улыбке. Ему всегда было приятно слышать о восхищении Филиппой.
— Дорогой Эдуард, — продолжала мать, — ты знаешь, что все мои мысли только о тебе. Все, что я делаю, — лишь для твоей пользы. Впрочем, зачем я говорю? Ты и так это прекрасно чувствуешь… Твоя мать не ошибается, скажи?
