– Если Генрих любит ее так, как ты говоришь, то убьет любого, кто к ней приблизится.

Зеф пригладил белую бородку и задумался.

– Для начала я установлю наблюдение, – сказал он. – Таким образом, будет известно, сколько людей ее охраняют. В дом, где она живет, пробраться невозможно. С виду он прост, но думается мне, что защищать его будут лучше, чем Пентагон.

– Считаешь, Генрих прячется здесь? – Войтович указал на фото виллы, рядом с которой была снята Марина.

– Вряд ли, – сморщил нос Зеф. – Но то, что он находится близко к своей жене, – это факт.

Каждый раз, когда Зеф произносил слово «жена», Войтович чувствовал, как сердце начинает неистово колотиться. Хотелось рыдать оттого, что Марина принадлежит другому, тем более Генриху. И несмотря на то, что голос разума советовал проявлять спокойствие, так как женщина с фотографий может быть только похожа на Марину, сердце упрямо твердило, что это его жена.

Войтович верил своим ощущениям. Когда он видел Марину в последний раз, ей было двадцать семь, получается, что сейчас ей сорок пять. Эта дама выглядела очень хорошо, но ей вполне можно было дать чуть больше сорока. Войтович остервенело потер глаза и снова всмотрелся в снимки. Зрение и чувства не обманывали его. Это была Марина, которая теперь носила другое имя и была чужой женой.

– Я предлагаю, – услышал Войтович голос Зефа, – на время прекратить всякую деятельность либо передать в руки помощников. А самим…

– Не торопись, – сказал Войтович. – Дай мне возможность обдумать ситуацию.

– Хорошо. Когда ты встретишься со мной?

– Мне необходимо несколько дней на раздумья.

Войтович замолчал, и это заставило Зефа нервно передернуть плечами. Если Войтович изменит свое решение, то от него придется избавиться, на случай если он вдруг вздумает предупредить Генриха или главного координатора о планах Зефа.

– Конечно, дорогой, подумай. – Зеф сумел улыбнуться и протянул Войтовичу стакан с виски.

– Не беспокойся, я с тобой, – Войтович усмехнулся. – Только мне нужно кое-что обдумать. Подожди несколько деньков, отдохни, расслабься. В городе столько интересного, не соскучишься.

Гордеев со стоном пошевелился на водительском сиденье, пытаясь выпрямить под рулем онемевшие ноги.

– Анри, – он с недовольством обратился к мужчине, который в блаженстве вытянулся сзади и делал вид, что отдыхает, – если твои боссы имеют возможность поселить тебя в «Европе», почему заодно не предоставили лимузин, чтобы и я мог полежать? Наши служебные машины слишком неудобны для этого.

– Потому что я сам оплачиваю свое проживание. Мой шеф не имеет к этому никакого отношения. И вообще, он умер бы, увидев счет, который выставит мне отель.

– Хорошо быть наследником. – Гордеев мечтательно прикрыл глаза. – Жаль, что мой отец не банкир.

– И мой не банкир, – сказал Анри.

– А кто? – Гордеев повернулся к месье Брауэру, который не пожелал ответить на этот вопрос, лишь сложил руки перед собой, показывая, что разговоры о личном закончены.

Гордеев посмотрел на обручальное кольцо на пальце Анри.

– Ты женат?

– Да что с тобой? Рот ни на минуту не закрывается, – вступил в разговор полковник Илин, который сидел рядом с Гордеевым и молчал последние полчаса. – Замучил парня. И меня в том числе.

– Практикуюсь в английском, – нахмурил брови Гордеев. – И тебе не мешало бы. Твой английский ни к черту!

– Мой английский так же хорош, как и твой русский, – парировал Илин, повернулся к улыбающемуся Анри и добавил, обращаясь к Гордееву: – Ты смотри! Ничего не понимает!

– Еще бы! – Гордеев помахал пальцами перед лицом Илина. – Они там, в Интерполе, думают, что мы должны знать пять иностранных языков. Английский, французский… голландский. Хорошо, что китайца не прислали.

– Вы, парни, слишком устали, – рассмеялся Анри. – Вечером угощу вас ужином. Возможно, это растопит ваши суровые сердца.

– Давай поменяемся местами, – предложил Гордеев. – И мое сердце станет нежнее маргарина.

– С удовольствием! Мне уже надоело смотреть на твою лысину.

Гордеев быстро схватился за затылок и испуганно посмотрел на Илина, который, отвернувшись, трясся в беззвучном смехе.

За последнюю неделю полковник Илин смеялся столько, сколько не смеялся за всю свою жизнь. Был ли этому виной Анри и та непринужденная атмосфера, которая присутствовала в их общении, он не мог сказать. Однако легкость и искренность, наполняющие воздух, едва рядом оказывался мистер Брауэр, говорили о том, что именно этот мужчина способствует хорошему настроению, в котором Илин пребывал уже вторую неделю. Ровно столько прошло с того дня, как они с Гордеевым впервые увиделись с Анри.

В день их встречи Гордеева мучили головные боли, которые многократно усилились, когда они вошли в холл отеля «Европа».

– Буржуй, – процедил Гордеев, оглядываясь по сторонам. – Разве полицейские должны жить с таким шиком?

– Завидуешь? – бросил через плечо Илин, направляясь в сторону администраторской стойки, но остановился, увидев сидящего на диванчике молодого мужчину.

Неизвестно по каким причинам, но он сразу понял, что человек, внимательно изучающий «St. Petersburg Times», и есть тот самый агент, которому придется помогать в расследовании, а на деле опекать, чтобы не наделал глупостей, ввязавшись в неприятную историю на чужой территории. И еще Илин злился оттого, что ему придется работать переводчиком. Гордеев, предполагал он, по-английски говорит на уровне школьника пятого класса, однако здесь произошла ошибка: знания Антона оказались куда более совершенными, чем его собственные. Да и Анри Брауэр, поначалу вызывавший неприятные ощущения, проявил себя с неожиданной стороны. В отличие от других полицейских-иностранцев, с которыми Илину довелось сотрудничать, свысока глядящих на своих русских коллег, в нем полностью отсутствовали чопорность и высокомерие. Наоборот, Анри был по-мальчишечьи наглым, но без надменности, любопытным, но без назойливости, и веселым, что никогда не бывает лишним. По-русски он действительно говорил плохо, о чем сообщил сразу же после знакомства, и выдал все те восемь слов, которые выучил в самолете. Позже Илин понял, что он несколько лукавил: русский язык Анри понимал, однако не все и только тогда, когда слова произносили четко и медленно.

Гордеев критическим взглядом осмотрел новоявленного Джеймса Бонда, и лицо его стало сердитым. Анри Брауэр вызывал в нем массу эмоций: во-первых, ему не нравились люди, которые, выполняя служебные обязанности, выглядели как пижоны, во-вторых, ему в принципе не нравились пижоны. А на Анри Брауэра он уже в первую минуту встречи повесил подобный ярлык. Тот действительно выглядел франтом: низкие потертые джинсы, светлая рубашка, расстегнутая на груди, и модный цветной пиджак. Впрочем, этот наряд весьма подходил его яркой внешности. Анри был темноволосым, смуглым, с пронзительными синими глазами. Илин даже подумал, что он носит линзы, чтобы приукрасить и без того привлекающее внимание лицо, однако отказался от этой мысли. Уж слишком мужественным было поведение Брауэра, а такие мужчины вряд ли способны красоваться перед кем-то. Они и так настолько уверены в себе, что не станут тратить время на нелепые доказательства своего физического превосходства над другими. И Анри Брауэр, и его новые напарники знали, что в радиусе двадцати метров мало кто способен соперничать с ним в привлекательности. Даже Гордеев, обладающий весьма симпатичным лицом, выглядел рядом с Анри младшим братом-подростком. Они были ровесниками, хотя Анри, в отличие от своего русского коллеги, не производил впечатления мужчины, которому уже более тридцати и который достаточно высоко поднялся по служебной лестнице. Скорее он выглядел как двадцатипятилетний мажор, приехавший погостить к друзьям и одновременно опустошить отцовский кошелек.

О себе он рассказал немного, лишь то, что живет в Амстердаме и что его отец – крупный нидерландский