действовал ей на нервы. Пряные запахи каджунской кухни[5] смешивались с затхлостью старых несвежих зданий, с сигаретным дымом и запахом людей. Время от времени направление ветра менялось, и ко всему прочему добавлялся илистый запах реки.
Чуть ниже, примерно посредине улице, было свободное место, очищенное для фокусника, чтобы он мог развлекать толпу. Он говорил громко, весело, очень профессионально. Музыка, которая громко раздавалась из клубов и стрип-баров, на улице смешивалась с печальными завываниями исполнителя в стиле фолк, его открытый футляр из-под гитары для сбора денег лежал перед ним на тротуаре.
Под яркими огнями улицы она видела, что толпа состоит из очень разных людей — начиная от нескольких, одетых в красочные костюмы, которые очевидно остались от карнавала Марди Гра, до женщин и мужчин в деловых костюмах. И где-то в промежутке находились одетые в другую одежду — от джинсов и футболок до коротеньких юбочек или шорт с молодежными топиками, которые завязываются вокруг шеи. И, разумеется, проститутки.
Райли старалась отгородиться от всего этого, пыталась сфокусировать свои мысли только на жертве.
«Ты здесь, ублюдок. Копы пока не знают этого, не знают, на каких улицах бродит охотник. Они не знают. Но я знаю. Я могу чувствовать тебя, как зуд на своей шее. Чувствовать твой запах, как ужасную вонь дешевого одеколона и застаревшего пота.
И потребность. От тебя пахнет потребностью. Сегодня ночью ты чувствуешь потребность убить, так? Прошло так много времени после того, как ты убил в последний раз. Почему ты ждал так долго? Такого раньше не было. Три недели — максимум, но целый месяц — этого никогда не случалось. Почему в этот раз ожидание длится месяц?
Все дело во мне? Ты знаешь обо мне?
Можешь меня чувствовать так, как чувствую тебя я?»
Странное головокружение нахлынуло на Райли, и она споткнулась. Она посмотрела на море двигающихся людей, а затем смогла подальше отойти от людского потока, чтобы рукой облокотиться на здание.
Она понимала, что ее тошнит, во рту был ужасный металлический привкус. Она подняла свободную руку, к губам и посмотрев на нее, увидела на ней кровь.
Языком проведя по полости рта, она так и не смогла найти ни одной ранки, никаких причин для появления крови. Она не чувствовала боли. Тогда почему…
Запах неожиданно забился в ее ноздри, и мгновение она была уверена, что ее руки скользят из-за чего-то вязкого, нож не выскальзывал из ее крепко сжатых рук потому, что он знал, что делает…
«О, Господи. Это он».
Райли поняла, что двигается только, когда прошла мимо полицейских автомобилей, которые блокировали конец Бурбон-стрит, так же как и каждую ночь. Она не остановилась, даже не помедлила. Запах и вкус крови усиливался, и она шла все быстрей до тех пор, пока, наконец, не побежала прочь от толпы, по направлению к тому, что она так не хотела находить.
В какой-то момент Райли вытащила пистолет из сумки; она едва ли осознавала, что делает это. Она понимала лишь, что бежит все быстрей и быстрей, ее легкие горели, и бок болел, когда она, наконец, нашла то, что искала.
Его. То, что осталось от него.
Она стояла на строительной площадке, частично очищенной для нового здания, но на ней не было ничего кроме огромных землеройных машин, которые высились тихо и неподвижно вокруг нее. Равнодушные, бесчувственные свидетели того зверства, совершенного здесь.
Достаточно близко стоял уличный фонарь, поэтому она могла увидеть то, что он оставил в этот раз. Остатки мужского тела, голого и окровавленного. Но только часть него.
Ниже пупка осталась лишь ужасно искромсанная плоть и изрезанные внутренние органы.
Слишком поздно. Райли опоздала. Опять. И вкус крови до сих пор во рту.
«Снова упустила, не так ли? Но не волнуйся, малышка. У тебя будет еще шанс. Увидимся в Мобиле[6]».
Она могла поклясться, что слышала эхо насмешливого хохота, но оно было не в легком ветерке, который обдувал ее.
Он был внутри ее головы.
И в этот раз она знала — это не ее воображение.
Наши дни
— Мы не знаем, что это он. По крайней мере, наверняка, — сказал Бишоп.
Райли села в свою машину возле полицейского управления, прижала к уху сотовый телефон, и она изо всех сил старалась говорить ровно и спокойно.
— Он оставляет монеты, верно? Блестящие, новенькие монеты внутри жертв?
— Это не должно было просочиться в прессу.
— Это не просочилось ранее, мы оба знаем это. И это означает, что убийца — не подражатель.
В спокойный голос Бишопа выражал именно то, чего так не хватало Райли, и даже более того.
— Мы оба знаем, что сотни людей работали над предыдущими расследованиями, поэтому мы не можем быть уверены, что информация не просочилась, несмотря на то, что ее не было в газетах.
— Он мертв, Бишоп. Я убила его.
— Я верю, что ты сделала это.
Райли поняла, что свободной рукой осторожно потирает ожоги на шее, и заставила себя остановиться.
— Один из нас должен посмотреть, что у них есть. Будь уверен. Я могу…
Он не позволил ей закончить.
— Райли, нас не приглашали. И так как наше прошлое расследование официально закрыто, и наш убийца официально снят с учета, все происходящее сейчас в Чарлстоне рассматривается как абсолютно новое дело. И скорей всего в деле о подражателе.
— Полноценный серийный убийца просто появляется из ниоткуда? Если его ритуал укоренившийся, тогда он убивал и ранее.
— Да. Именно поэтому я связался с полицейским — моим другом в Чарлстоне. Он делает мне копии отчетов для неофициального психологического портрета. Я узнаю очень скоро, если это кто-то, кого мы встречали ранее.
— Ты хочешь сказать, что мы скоро узнаем, промахнулась ли я.
У нее во рту был горьковатый привкус, но не привкус крови, который она ощущала в Новом Орлеане.
— Ты не промахнулась. Ты никогда не промахиваешься. Ты выстрелила из своего оружия и попала в Джона Генри Прайса по меньшей мере трижды, и все пули попали прямо в грудь. И он ушел ко дну.
— Они так и не нашли тела.
— Та река никогда не отдает своих мертвецов.
Она сделала вдох и медленно выдохнула.
— Очень удобно, не так ли? Если он просто упал в реку, после того, как я выстрелила в него. Если он выплыл на тот причал и незаметно проделал весь путь до конца, мимо привязанных лодок. Бишоп, что если он планировал все? Он мог бы. Мы оба знаем, что он был достаточно умен. Что если он просто хотел остановиться на некоторое время, скинуть нас со своего следа, чтобы мы перестали дышать ему в затылок? И он знал, единственный способ сделать это — если мы решим, что он умер.
— Райли…
— Ты появился там позже, никого из телепатов или медиумов там не было, чтобы сказать нам точно, что он умер. Одна я. И все, что я могла чувствовать, все, что я смогла ощущать тогда, это — ужас, потому что он подобрался чертовски близко. Потому что я знала, это он лазил в моей голове, а не наоборот.
— Такое случается иногда, когда у хищника, на которого мы охотимся, есть действующая или неактивная способность.
— И ты предупреждал меня. Я знаю.
— Прошло почти два с половиной года, — тихо сказал Бишоп. — Если он был жив, он бы убивал.