– Все, они в курсе. Значит, смотри: посадка – из двери в дверь, организованно, в колонну по одному, за габариты автобуса никто не выходит. По окончании посадки автобус убывает по аллее в направлении стройки, поворачивает к рынку, за рынком останавливается: там перекрытое пространство. В принципе, тут по-другому не проедешь, но предупреждаю: так, на всякий случай, что любое отклонение от маршрута будет интерпретировано как попытка прорыва.

– Я понял. Можно выводить?

– Да, выводите. Станцию возьми с собой, чтоб в любой момент можно было связаться.

– Хорошо.

На посадку заложников ушло от силы пять минут или даже того меньше – специально время не засекал, но благодаря бойцам Андрея погрузка прошла очень быстро и организованно.

– Мы готовы, – доложил я представителю.

– Кто поведет автобус?

– Ну… в общем, тут есть кому вести.

– То есть кто-то из вас едет с заложниками?!

Я промолчал: не знал, как ответить, чтобы не навредить бойцам Андрея.

– Дима, это неважно: все равно каждый пройдет через «фильтр», – правильно истолковал мои сомнения представитель. – Предупреди всех, в пункте прибытия будут очень жестко встречать, так что при высадке аккуратнее: внимательно слушать команды и беспрекословно повиноваться. Любое неверное движение – огонь на поражение. Если кто-то попробует выйти до прибытия – огонь на поражение. И – никакого оружия! Предупреди.

– Хорошо.

Я подошел ко входу и передал условия бойцам Андрея. Они отдали нам свое оружие, и через минуту автобус убыл по установленному маршруту: по аллее вдоль стадиона, у стройки свернул направо и, печально мигнув на прощание габаритами, скрылся за рынком.

Мы остались одни. В коридоре гулял холодный ветер, беспрепятственно врывающийся через распахнутые двери. Тихо «садился» мой фонарь, оставленный на подоконнике, его световой сноп, оптимистичный и сочный несколько часов назад, заметно потускнел и утратил силу.

– Дима, без шести двенадцать, – напомнила рация голосом представителя. – Еще не поздно.

– Да нет, уже… – Говорить не хотелось: в горле стоял комок, я почему-то охрип, и мне катастрофически не хватало воздуха – даже дышать было трудно, не то что болтать с кем-то. – Уже все…

– Дима, дай-ка станцию Феде! – неожиданно попросил представитель.

Я молча протянул рацию: Федя пожал плечами, но взял ее:

– Сказали же: все кончено. Чего тебе еще надо?

– Переключись на третий канал, – посоветовал представитель.

– Зачем?

– Это связь с экипажами танков. Позывные – «Монолиты», соответственно, первый и второй. Первый – командир.

– И что?

– Как это «что»? Знаешь, как бывает: в самый последний момент вдруг вас озарит и решите еще немного пожить.

– Нет, это вряд ли.

– Да переключись, тебе что – лень тумблером щелкнуть?! Они имеют инструкции: до полуночи принять вашу капитуляцию. То есть, если без десяти секунд двенадцать вы крикнете мне, что передумали, я могу не успеть. А так у вас будет прямая связь. Давай, Федя! Это ведь ни к чему тебя не обязывает! Это так – на всякий случай…

Федя несколько секунд размышлял, баюкая рацию в руке: переключиться – выключить – запустить в стену… Что выбрать? Затем он подошел к фонарю, щелкнул тумблером и, нажав манипулятор, пробурчал:

– Ну, переключился. И что дальше?

– «Трибунал» – «Монолиту один», – с сильным шипением проскрежетала рация.

– «Трибунал» на связи, – ответил Федя.

– Как получаешь?

– На «пятерочку».

– Ну вы как там – решили, нет?

– Да, решили.

– И что решили?

– Мы остаемся.

– Не понял, повтори?

– Остаемся, говорю.

– Понял. У вас еще три минуты. Думайте…

Говорят, время перед смертью невыносимо растягивается, и люди вспоминают самые значимые события, которые были в их жизни…

Эти три минуты пролетели как одно мгновение: я так и не успел воссоздать перед мысленным взором ни одного важного события, а просто стоял и тупо смотрел в дверной проем.

И ни фига там не было: ни видений, ни знаков свыше.

Только кромешная тьма, и ничего более…

Помните, как славно все начиналось?

Мир искрился оптимизмом и утопал в яблоневом цвете. «Патриот» готовился к параду в честь Дня города, а я строил грандиозные планы на будущее…

Парада не будет.

«Патриот» никуда не идет.

Сейчас его расстреляют из танковых пушек.

Помнится, какой-то безымянный стрелец, восходя на плаху, сказал:

«Посторонись-ка, государь, я здесь лягу…»

Можешь не напрягаться, Родина, тебе не надо сторониться.

Мы ляжем прямо здесь. Бесславно, безропотно и безысходно, как это сделали до нас многие тысячи безымянных детей твоих, павших за тебя от твоей же карающей десницы…

– Время вышло! – тревожно крикнула рация. – «Трибунал» – «Монолиту»!

Федя одной рукой прижал к себе плачущую Ленку, а в другой все еще держал рацию, словно не решался избавиться от нашего последнего шанса на капитуляцию.

– «Трибунал» – «Монолиту»!

– Жаль, что все так быстро кончилось, – сказал Андрей. – Ну что ж… простите, если было что-то не так…

– Ну, я вас понял, – печально проскрежетала рация. – «Монолит- два», доложи о готовности.

– Да, командир, готов.

– Все – работаем…

– Идите ко мне, родные мои. – Федя уронил рацию на пол и протянул к нам свободную руку. – Дайте-ка я вас обниму…