возникнуть, даже если бы нам пообещали все бананы, апельсины, яблоки и куриные ножки на свете. Это свободно шло от какого-то детского азарта, чистого сердца и широкой доброй души.

Вообще же, временами, попадались довольно гневные личности, которые останавливались, глядя в глаза, рвали приглашения на мелкие-мелкие кусочки, а потом бросали прямо в лицо. Иногда угрожали милицией или бандитами, пытались позорить перед окружающими, как сектантов. Один товарищ лег на тротуар прямо перед нами и лежал, пока мы не ушли вызывать скорую. То, что эта выходка предназначалась специально для нас, было видно по тому, как аккуратно он устраивался на землю. Но не стоять же нам было возле «умирающего» со своей рекламой? Разумеется, когда через две минуты мы вернулись, его уже и след простыл.

Встречались и полные противоположности. Как-то я дал листовку одному невысокому, непонятного возраста мужчине. Он отошел в сторону и долго ее читал. Потом подошел ко мне и, постоянно извиняясь, начал странно, порой бессвязно, говорить. Говорить о том, что прожил большую нелегкую жизнь, что работал на железной дороге, что, несмотря на свой немолодой возраст, он по-прежнему очень силен, но никогда никого не обидел. Еще он сказал, что очень любит людей. Любит меня, любит Любочку, любит всех прохожих. Он был каким-то нереальным, как в детском мультике про добро, и я его запомнил.

Однажды я вручил приглашение идущей навстречу паре. Они остановились и внимательно прочитали листовку. Молодого человека звали Дима, а его спутницу — Мария. Дима спросил, верю ли я в Бога. Я ответил положительно, но пояснил, что ничего конкретного сейчас предпочитаю о Нем не думать. Мы долго-долго разговаривали, и, в конце концов, я оставил Диме свой телефон. Когда Наташа Кузнецова узнала, что почти час я болтал с христианином «на околосаентологические темы», она сильно разозлилась и сказала, чтобы я с «такими» вообще больше не общался, а напоследок язвительно добавила: «Ты еще молиться начни». Я понимал, что она вскипела из-за статистик, которые не особо росли, но мне показалось, что, как бы там ни было, Наташа не права. Ее последние слова подтолкнули меня ответить на Димино предложение пересечься, когда, спустя несколько дней, он позвонил. Встреча была назначена на 11:00 в гостинице «Россия». Я вышел из метро «Парк Победы» и через десять минут уже был на месте. Немного побродив по коридорам, я зашел в зал, где начиналось протестантское богослужение, и сел на последние ряды в надежде встретить Диму там. Мне вспомнились годы в гимназии, такие же воскресные собрания, такие же идеи, слова и интонации. Затем всех попросили встать, запели христианские гимны и вскоре я начал ощущать неприятное чувство оттого, что был втянут в чуждую мне теперь церемонию. Вдруг позади раздался звук открывающихся дверей, и в зал вошел Дима. Он сразу заметил меня. Нам обоим было немного непонятно, что я — саентолог — делаю здесь, хлопая в ладоши и восхваляя Христа, но для Димы это, пожалуй, была приятная неожиданность. Мы вышли из зала и сели в холле за столик у окна. Дима достал по виду не раз перечитанную Библию и на протяжении всего последующего разговора выискивал в ней отрывки, «доказывающие» любое его утверждение. Таким же образом он опровергал «ересь», которая исходила от меня и искренне недоумевал — почему я не могу принять очевидного. Когда стало понятно, что наш разговор зашел в тупик, Дима попросил склонить голову и произнес молитву. Затем мы простились, и я отправился домой со светлым чувством оттого, что диалог представителей разных конфессий, несмотря ни на что, состоялся.

Некоторое время после этого мы не общались, а потом случай снова свел нас на том же месте у метро. За день до этого я был на саентологическом празднике, посвященном Дню одитора. Набравшись продвинутых данных, я сказал Диме, что Иисус был всего-навсего хорошим человеком с некоторыми способностями ходить по воде и превращать воду в вино, а настоящие ОТ могут создавать новые вселенные. На этом мы расстались окончательно, понимая, что разговаривать нам больше не о чем.

Я ещё мусолил СДС в начале «Статуса 1», но, однажды, листая курсовой буклет, прочел о том, что штатным сотрудникам саентологической организации (за исключением специально ошляпленных) запрещается беседовать с представителями прессы. Мы с Любочкой, как обычно, стояли у метро, как вдруг приехали ребята с камерами и стали делать какой-то сюжет о подрабатывающих студентах. Оператор долго снимал, как я раздавал хэндауты, а вот Любка в это время вовсю давала интервью. Будучи истинным саентологом, я рассказал обо всем Наташе Кузнецовой, так как в противном случае считался бы пособником Любиной «неэтичности» («На любого человека, который знал о несоответствиях или преступлении и не написал об этом доклад, став таким образом пособником, налагается такое же взыскание, как и на действительного виновника» [8; с.92]). Наташа сделала Любочке выговор и научила впредь вообще уходить, если приезжают журналисты, потому что они ни кто иные, как «торговцы хаосом», и в 99 %-х случаев готовят в эфир какую-нибудь гадость. Кстати, мой сосед потом сказал, что видел меня по телевизору и, с его слов, ничего плохого там не говорили. Может, это был тот самый 1 %?

Хотя я больше и не раскидывал листовки по почтовым ящикам, прежняя статистика — «количество распространенной печатной рекламы» — никуда не исчезла и ее всё равно нужно было выращивать. Так как теперь я стал начальником 6А (отделения по контактам с публикой), то должен был носить шляпы всех его постов, включая и шляпу Ответственного за «PROMO», до тех пор, пока на них не встанут «стабильные терминалы». Короче говоря, между парами я регулярно отправлялся по Центру на поиски помощников для раздачи листовок или распространения их по ящикам. В тот раз я тоже искал добровольцев среди студентов и в классе ТУ решил подойти к невысокой женщине, которая, как я отметил, в молодости, наверное, была довольно привлекательной.

— Здравствуйте! Меня зовут Кондрашов Алексей. А Вас?

— Татьяна Александрова.

— Я работаю в будущем Центре знаменитостей. Вы что-нибудь слышали про Центр знаменитостей? — как обычно, интригуя, начал я.

— Слышала. Я сама Исполнительный директор будущего Центра знаменитостей.

— О! Но Вы, наверное… Я работаю в миссии, которая собирается стать Центром знаменитостей здесь в России в Санкт-Петербурге.

— Я прекрасно тебя поняла. Мы тоже хотим стать Центром знаменитостей в России в Санкт- Петербурге.

— ???

— А ты, наверное, из персонала Наташи Кузнецовой?

Далее я узнал, что между десятью Питерскими миссиями существует игра, согласно которой вторая организация, достигнувшая всех требований класса 5, и будет работать со знаменитостями. Остальные же останутся обычными Центрами Дианетики. Татьяна Александрова возглавляла Миссию-2. В отличие от нас, они не сидели на шее большого Центра, снимая приличное помещение, имели вдвое больше штат, связи в отечественном шоу-бизнесе и какое-то особое соглашение по этому поводу с высшим саентологическим руководством. Для меня это, конечно, был удар. Я прибежал к Наташе и стал требовать все объяснить. Выяснилось, что и она, и Сашка все знали, но посчитали, что специально рассказывать про это ни к чему. Они ободряюще стали говорить, что, мол, «так даже интересней», и «мы всех победим», но меня это почему-то не вдохновляло. После категорического отказа идти на улицу раздавать листовки, меня тут же отправили на этику. Я чувствовал себя обманутым, потому что не пришел бы в штат и даже ВНС-ить, зная о такой игре. И хотя я, конечно же, хотел помочь людям узнать об открытиях Рона Хаббарда, и пройти ПИН/ПЛ, в самые тяжелые минуты меня грела только одна мысль: «Рано или поздно, из этого получится первый в России Центр знаменитостей». Это был бы действительно уникальный вклад и редкая возможность попасть в круг великих людей искусства, откуда начался бы и мой творческий путь. Теперь же прежний смысл исчез. Я накатал «доклад о том, чего не должно быть» на Наташу и Сашу и приписал, что хотел бы узнать, так ли все на самом деле и, вообще, что мне делать в сложившихся обстоятельствах. Когда на следующий день я пришел к этик-офицеру, чтобы спросить, не прояснилось ли что-нибудь по моему вопросу, Слава Шаталов, раздраженно оторвавшись от бумаг, отбрил: «Ну, приняли мы к сведению все, что ты написал! Спасибо! Только отчитываться перед тобой здесь никто не собирается, так что не отнимай у занятых людей время и иди работай!».

В этот момент у меня появились серьезные намерения расторгнуть контракт, но оказалось, что до истечения двух с половиной лет «по-хорошему», с нравственной точки зрения, сделать это будет невозможно. Уйти-то я мог, но, в любом случае, это означало совершить серьезный оверт, карающийся правосудием со стороны секции этики, от обязательного прохождения этической программы до запрета на