задерживало возвращение на корабль.
Первыми в тамбур втиснулись Баков, Бауэр и Снежи-на. Снежина сказала, правда не очень искренне, что следовало бы вместо нее выпустить в первой партии Кирочку: та, по крайней мере, втрое меньше.
Бауэр ничего не ответил. Он стоял, прижавшись к стенке, ожидая, когда отодвинется люк в основной шлюз корабля, и думал о чем-то очень далеком и невеселом.
Это случилось не только с Бауэром.
Многим из членов экипажа уже приходилось ступать на камни или лед новых планет или астероидов. Многим приходилось проводить часы перед высадкой в ожидании, пока автоматы принесут последние сведения, и видеть в нескольких метрах недоступную еще поверхность планеты. И всегда это было связано с томлением, но томлением скорее сладостным, томлением мореплавателя, — который должен ждать прилива, чтобы спустить шлюпку и преодолеть последние метры до неведомой земли, до ее золотого песка и пышных пальм.
Такое чувство было знакомо и Бауэру, и Загребину, и Антипину, и Малышу. На этот раз все было иначе.
Люк в основной тамбур отошел в сторону, и Баков пропустил вперед Снежину. Здесь было свободнее. Зашуршал входящий в тамбур воздух Синей планеты. Он будто шептал о чем-то, и Снежине показалось — угрожающе шептал, предупреждал, запрещал.
— Чепуха, — сказала Снежина вслух. — Мы пришли. У нас действует наземное расписание номер три для чрезвычайно сложных условий.
— Да, — сказал Бауэр. Он понял.
Баков смотрел, как медленно отходил люк. Это было похоже на солнечное затмение. Тень луны уходит с солнечного диска. Только это был не солнечный диск. На планете было дождливо, серо и ветрено.
Легкий туман клочьями пролетал мимо корабля, и за завесой дождя скрылись недалекие дома города. Снежина включила отопление скафандра. Было градусов пять тепла.
Баков первым спрыгнул на поверхность планеты. Он постарался спрыгнуть легко и даже изящно, потому что всегда помнил о впечатлении, которое производил на окружающих. Он знал, что на мостике у экрана стоят его товарищи и каждое движение старшего штурмана видно им во всех деталях. Баков обернулся и помог выйти Снежине. Бауэр шел последним.
Несколько секунд они стояли, глядя, как на солнце люка снова наползает крышка. Потом Бауэр поднял руку для тех, кто остался на мостике. В наушниках прозвучал голос Загребина:
— Не увлекайтесь.
Загребин откашлялся, и Бауэр представил, как он постукивает сигаретой о край пепельницы.
Бауэр прислушался. На планете все было тихо. Вдруг сзади что-то лязгнуло. Снежина вздрогнула и обернулась.
— Это Еж, — сказал Баков. — Он будет нас сопровождать.
— Может, все-таки поедете на нем? — спросил Загребин.
— Нет, Геннадий Сергеевич, мы так пойдем. А в случае чего заберемся в Ежа, — ответил Баков.
— Ну давай, — сказал Загребин. Он сам предложил, чтобы вездеход шел за группой. На всякий случай. Мало ли что...
Бауэр посмотрел на шкалу счетчика радиации. Стрелка дрожала далеко за красной чертой.
Еж, скорее напоминающий жука с длиннющими передними ножками, остановился в двух шагах от разведчиков.
— Пошли, — сказал Баков. — Все в порядке?
Он сделал шаг по мелким камням, усеивающим продрогшую влажную землю. Его прямые широкие плечи, обтянутые скафандром, были напряжены. Баков был очень серьезен и не собирался рисковать. Загребин знал, кого послать с первой группой.
5
Видно, здесь, за последними домами города, никогда ничего не строили. Пустырь пересекали тропинки, заросшие плесенью и мхом. Вчера роботы притащили их образцы, и Павлыш засел на ночь в лаборатории. Потом к нему присоединился Вас. Биологи решили, что плесень — мутация, приспособившаяся к жизни на мертвой планете. Вернее всего, она недавно покрыла этот пустырь. Раньше здесь росли трава и кусты, не выдержавшие конкуренции с плесенью.
Снежина подобрала высохшую ветку и протянула ее Ежу. Тот взял ветку длинной рукой и спрятал в свой «горб». Павлыш потом разберется.
Мелкие капли дождя били по шлему и стекали струйками к плечам. Приходилось время от времени вытирать забрало перчаткой. Но все равно через минуту мир снова начинал дрожать и расплываться, искаженный струйками воды.
Баков увидел тропинку и свернул на нее, отклонившись от прямого пути к домам. Шагов через двадцать тропинка раздвоилась. На развилке что-то 'лежало. Светлое, сантиметров в двадцать длиной. Баков остановился, вгляделся, потом медленно наклонился и поднял предмет с земли.
Это была небольшая кукла. Желтые волосы почти все вылезли от дождей. Остатки истлевшего платья чудом держались на толстых, перехваченных будто ниточками руках куклы. Один глаз исчез, но второй, синий и слишком яркий, смотрел на людей в упор.
— Вот уж чего не ожидал, — сказал Бауэр.
— Господи, — сказала Снежина, — настоящая кукла.
— Что? — спросил Загребин.
За стеной тумана и дождя на мостике потеряли разведчиков из виду и следили за ними по пеленгатору.
— Мы нашли детскую игрушку, — сказал Баков. — Куклу. В плохом состоянии.
На мостике молчали.
Баков держал куклу осторожно. У его дочери на Земле была кукла вдвое больше этой и совсем не похожая на нее. Баков подошел к Ежу и сказал ему:
— Осторожнее положи.
— Куклу можно было бы и оставить, еще не раз попадутся в городе.
Еж подставил широкие двупалые ладони и спрятал куклу в «горб».
Теперь до крайнего дома оставалось всего несколько шагов. Видно, кукла принадлежала кому-то из его обитателей.
К дому вела мощенная камнем дорожка. У закрытой, растрескавшейся двери стояло засохшее дерево. На одной надломанной ветви сохранились бурые, скрючившиеся листья.
— Подождите здесь, — сказал Баков Снежине и Бауэру. И для сведения Загребина добавил: — Сейчас войду в помещение.
Снежина рассматривала дом. Закрытая дверь, краска облупилась, и сквозь ее розовые пятна проглядывает серое дерево. Несколько окон — шесть или семь по фасаду. Окна, высокие и узкие, сужаются кверху. Некоторые закрыты ставнями. Раньше в окнах были стекла, но стекла вылетели, и осколки валяются на дорожке. Некоторые из осколков белые — на окна были наклеены полосы бумаги. Плоская крыша выступает далеко над стеной. Карниз украшен темными узорами.
Тем временем Баков подошел к двери и потянул ее на себя. Дверь скрипнула и отворилась.
Баков включил фонарь на шлеме и медленно повернул голову, обшаривая лучом комнату.
— Пусто, — сказал он наконец. — Пойдемте.
Еж подвинулся по дорожке к самому входу, и Снежина знаком приказала ему ждать.
Первая комната была пуста, только на дальней стене висела картина без рамы и прибор с циферблатом, похожий на часы.
Лучи фонарей метались по комнате, играя тенями на стенах дальше.
