для нас. Некоторые из истинно уверовавших в распятого бога решились на этот шаг. Но они были слишком знатны, ведали много секретов, и их не пустил юйши. У тебя есть все шансы!

Я завидую тебе, сын мой. Твой джосс сулит тебе стать самым великим из чиен-чиа. Если вернешься из чужих краев с успехом — сразу станешь цяньху, начальником отряда в тысячу человек под знаменами «Белого лотоса». А главное, шошуди — сказители будут слагать о тебе песни и легенды, как о героях великих романов «Троецарствие» и «Лесные заводи» или Хуа Мулань.[236] Все это, конечно, суета, — спохватился По. — Самое важное вот что. Погибнешь ты или выживешь — все равно тебе обеспечено лучшее перерождение. Не исключено, что в следующем воплощении ты станешь Сыном Неба или бодхитсатвой. Твой подвиг будет заслуживать даже такой награды!

О происходящем снаружи Сафонка судил только по звукам, доносившимся с левого борта. Треснули, как щепки, весла. От носа к корме пробежала волна диких вскриков, заглушая хруст ломающихся позвоночников, ребер и конечностей: вальки придавливали к бортам несчастливцев, не сумевших вовремя поднырнуть под комли. Раздался сильный удар, остов каторги тряхнуло: корабли столкнулись. И начали расходиться по касательной, но с обеих сторон небо прочертили сотни веревок с абордажными крючьями на концах. Со звоном и треском железо впивалось в дерево. До окаменелости напряглись людские мускулы и пеньковые волокна, скрипом выдали натугу свою канаты и ремни, молниеносно обмотанные вокруг мачт, лееров, столбиков. Несколько турецких анкладжей и испанских такелажников, не успевших закрепить абордажные шнуры, сорвались вниз с вантов и разбились о палубы, став первыми жертвами начавшегося морского боя.

Корабли остановились на расстоянии двух локтей, как два огромных продолговатых паука, которые выплюнули друг на друга паутинные сети и сами в них застряли.

И вот тут-то по команде Искандара нацеленные вниз османские пушки захлестнули вражеский экипаж мелко рубленными железными и свинцовыми горошинами. Христиане не применили артиллерию в ответ, пожалели портить будущий трофей. Стволы их пушек смотрели чуть выше уровня первой гребной палубы галеры, и ядра повредили бы корпус каторги. Испанцы ограничились выстрелами из аркебуз и пистолей.

Оба залпа почти совпали. Результат оказался куда страшнее для христиан: картечь просекла ощутимые бреши в их рядах. Сидевшие на вантах анклоджи, разрядив в ошеломленных гяуров ручное огнестрельное оружие, держась руками за канаты, с клинками в зубах перелетели на испанский корабль. С грот-мачты каторги на палубу галеона шлепнулся «ворон». По абордажному мостику затопали йени-чери. Галионджи, размахивая пиками и саблями, попрыгали с высокого борта вниз, на головы христиан. Пушкари под командой Мурад-паши спрятались за набитыми порохом орудиями правого борта, держа в руках зажженные факелы.

Какофонию боя с левой стороны заглушил гром нового удара справа: к каторге жадной пиявкой присосался второй галеон. Ребра шпангоута выгнулись, по боковым доскам побежали трещины. Рабы в ужасе отпрянули к центру, насколько позволяли цепи.

На приготовившихся к абордажу испанцев повалились нашпигованные взрывчаткой орудия вместе с лафетами, открытые бочки с порохом и смолой, а вслед за ними — факелы. Взрывы сотрясли палубы. Высохшее на солнце, просмоленное дерево вспыхнуло не хуже лучины. Столбом выросшее пламя облизало жадными языками галеон и борта каторги. Испанцы никак не ожидали, что мусульмане пойдут на верное самоубийство, решатся поджечь оба корабля, и не были готовы к такому обороту дела. Их растерянные крики прозвучали унисоном ликующему визгу османских пушкарей, перепрыгивающих с галеры на палубу первого галеона, и отчаянному истошному воплю гребцов, увидевших клубы дыма и проблески огня сквозь отверстия для весел. Рабы поняли с ужасающей ясностью: сейчас родившийся среди моря огневой дракон сожрет их, беспомощных, прикованных к проклятой каторге…

Вот что имел в виду Искандар, предрекая неизбежную гибель всех гребцов, мелькнуло в голове Сафонки. И тут же его охватила паника: как выбраться из печи, где вместо дров пылают корабли?!

— Растянуть мои цепи! — требовательно приказал Хуа То.

Сафонка и Джумбо напрягли мышцы в неимоверном усилии, и маленький китаец вывернулся из кандалов.

— Ждать, я принесть ключи!

Бывший жрец Шаолиня птицей полетел к ведущей наверх лестнице, у которой дежурил дрожащий от страха надзиратель. Только строгий приказ Мурад-паши оставаться внизу и следить за рабами, пока ему не дадут команду уходить, удерживал надсмотрщика на гребной палубе. От злости и отчаяния он стегал кнутом по тянущимся к нему рукам, по молящим о снисхождении ртам. Дикие крики до смерти испуганных гребцов, шум боя заглушили бег Хуа, и осман увидел его уже в пяти локтях от себя. Турок прислонился спиной к столбу, служившему опорой лестнице, схватил рукоять торчащего из-за пояса пистоля. Собравшись в комок и оттолкнувшись, мастер цюань-шу взлетел в прыжке, нацелив ребро правой ноги прямо в горло надсмотрщику. Голова врага откинулась назад и стукнулась затылком о столб. Боли он не почувствовал, так как умер секундой раньше. Приземлившись на носочки в позу «пустой шаг», Хуа То стащил с шеи убитого связки ключей, забрал оружие и побежал к своим товарищам, не обращая внимания на мольбы невольников дать им спасительные ключи, увертываясь от мятущихся дланей.

Едва скинув кандалы, Джумбо шагнул на середину прохода между банками, пригнув голову и сгорбившись. Могучий рост не позволял ему выпрямиться даже в самом высоком месте.

— Слушать сюда! — проревел он голосом, перекрывающим испуганно-негодующие вопли гребцов и звуки сражения. — Мы вам отдать ключи. Как освободиться, нельзя наверх — там огонь.

— Мы все сгорим здесь! — панически крикнул по-турецки болгарин Славко с соседней банки.

— Вниз вода, ветер дуть вверх, дым плыть вверх, — проревел в ответ негр. — Время есть еще. Снять цепи, потом ломать борт. Левый. Прыгать на корабль, помогать христианам, турок убивать. Искандара, Селима и Андроникоса трогать нет! Вот ключи!

Гвалт усилился, рабы стремились поскорее освободиться от оков.

— Как ломать борт? — поглядел на гиганта снизу вверх китаец.

— Весла. Бить в доску рядом с дыркой, как копьем.

Верно, сообразил Сафонка, обшивка прибита к ребрам остова (термина шпангоуты он не знал) гвоздями снаружи, концы их не выступают из дерева, а потому не загнуты.

Развернув обломанное весло комлем вперед, Джумбо, Хуа То, Сафонка, Славко и еще трое наиболее сильных и сообразительных невольников начали таранить им борт. Отчаяние удесятерило силы, доска обшивки, ослабленная вырезанным в ней отверстием, раскололась, по кускам ее выбили наружу. Остальные гребцы при виде товарищей по несчастью, занятых спасительным делом, чуть успокоились и последовали их примеру.

Огонь охватил правый борт, всегда темное чрево каторги осветилось красно-желтым. Привычный кислый запах спертого воздуха, вони сотен потных мужских тел был забит едкостью дыма и непривычным терпким ароматом горячей смолы.

Мановением руки Джумбо остановил готовых рвануться наружу рабов и выглянул из отверстия…

Битва на палубе кипела вовсю, хотя исход ее был уже предрешен. Как и рассчитывал Искандар, из экипажа второго галеона, занятого борьбой с пожаром, мало кто сумел перебраться через две стены огня, выросшие вдоль бортов обоих кораблей. На первом испанском судне воинов и матросов насчитывалось не меньше, чем на каторге, только число их сильно убавилось после картечного залпа. Да и бывшие телохранители Искандар-бега, лучшие из лучших среди янычар, некогда специально отобранные им для своей охраны, дрались куда искуснее, чем испанские морские пехотинцы и матросы.

Десятка четыре оставшихся в живых христиан были оттеснены на высокую корму галеона, с которой они отбивались, как с крепостной башни. Их осаждала почти сотня турок. Стальные кирасы и шлемы давали испанцам небольшое преимущество перед османами. Тех, не отягощенных железом, в свою очередь, выручала быстрота перемещений.

Джумбо оценил обстановку. Если дикий буйвол одолевает твоего быка, глупо соваться между рогами