заднем сиденье. Ну, чем не «спец» по коммунальной экологии? Обеспечил лет на пять спокойную жизнь в одной коммуналке и теперь отдыхает. Если бы не он, когда бы еще добрались до этих подонков…

Представьте Великую ночь под Рождество. Уже запели певчие «Христос вокресе из мертвых…» Уже зазвонили колокола во всех питерских церквах. И под этот радостный звон из всех щелей, нор-офисов и квартир повыползали нарушители законов божьих и человеческих, преступники и мошенники всякого рода и звания…

Куда спешат они? В храм? Вовсе нет! Потянуло их в ближайшие отделения милиции. Покаяться в преступлениях. Поскорее оформить явку с повинной.

Такого не будет, скажете вы, и вряд ли ошибетесь. Однако у большого мечтателя Аркадия Аверченко «Рассказ о колоколе», чей звон пробуждает в людях совесть и зовет добровольно покаяться, есть. Прекрасный рассказ!

А вспомнил я его в связи с происшествием, случившимся в нашем городе в канун иной «великой» ночи — 6 ноября 1965 года. За этим днем, если помните еще, неизбежно следовала очень великая и очень красная дата.

В милицию позвонили из храма. Только не в колокол, а по телефону, стоявшему за алтарем. И сообщили отнюдь не о массовом Покаянии:

— Взломана дверь в Дмитриевско-Коломяжской церкви. Похищено церковное вино и храмовые деньги.

Наша дорога к этому храму начиналась возле Большого дома. В видавшей виды полуторке шофер Иван Беляев, эксперт Валентина Бутакова и я с Амуром, тарахтя, въезжаем в Коломяги. Вот и Никитинская улица. Издали видна небольшая церковь. Ее венчает кокошник с крестом, вокруг которого маленькие главки. Над входом — одноярусная колокольня со шпилем. Нам машет Борис Иванов, старший оперуполномоченный 36-го отделения. Тоже только что приехал.

У входа в храм нас встречает сухощавый, низенький священник, представительный дьякон и один «штатский» средних лет — церковный староста.

После короткого разговора с ними каждый из опергруппы начинает заниматься своим делом. Теперь мы знаем: грабители покусились на церковь Святого Великомученика Дмитрия Солунского. Оттого она и называется Дмитриевской. Построена еще в начале века на средства прихожан.

Пока Амур сидит в салоне полуторки, я осматриваю храм. Хочу понять, откуда лучше запустить СРС по следу. В помещении за алтарем сломаны замки в двух шкафах. Из них злоумышленники забрали шесть бутылок кагора. На полу — одежда, журналы, книги. Все раскидано варварски — должно быть, искали еще вина. Амуру есть за что зацепиться…

Валя Бутакова, отыскивая отпечатки пальцев на дверях, скобах и засове, возится у главного входа. Двери довольно хлипкие, изрядно расшатаны. Состояние их чем-то напоминает нашу полуторку-«линейку» с небрежной надписью «милиция» на борту. Какой только халтурщик ее делал? Дверь в церковь двухстворчатая. Изнутри запирается на деревянный засов. Но щель между створками такая, что преступники легко перепилили засов обыкновенной ножовкой.

Борис Иванов опрашивает служителей культа. Записывает фамилии, адреса, показания для протокола. Тем временем я осматриваю подставки — на них были украденные копилки. Это простые деревянные столбики с небольшими столешницами. Пожалуй, отсюда и начнем. Я выхожу на крыльцо.

— Слышишь, Валя, — говорю Бутаковой. — Ночные посетители основательно пошуровали за алтарем. Там тебе может повезти! А вот отсюда, — показываю ей, — мы пойдем с Амуром, смотри не наследи…

Цепляю следовой поводок, скрученный «колбаской», за кольцо ошейника и вывожу Амура из салона «линейки». Даю ему выгуляться и подышать свежим воздухом несколько минут. И мы входим в церковь. Едва добираемся до середины, как слышится чей-то крик:

— Стойте! Остановитесь! Нельзя в храм с собакой! Сейчас же уходите!

Громче всех кричит староста. Все трое тут же начинают креститься, налагал кресты и на меня с Амуром.

Я, естественно, остановился. В это время из-за алтаря, обрабатывая светлые пятна сажей, а темные — порошком алюминия, вышла Бутакова. Ее появление в алтаре вызвало у священнослужителей настоящий столбняк. Опомнившись, они закричали уже хором: «Уходите с алтаря! Женщинам нельзя! Вы осквернили наш храм!»

Борис Иванов, надеясь их успокоить, пускает в ход дипломатию:

— Вы только не волнуйтесь, товарищи попы! Сейчас собака возьмет след и мы уйдем, испаримся. И никому ничего не скажем.

— А Богу?! — возопил батюшка. — Что я, перед ликом Господним лгать буду?

Было очень стыдно, особенно за себя. Я постарше и поопытней моих товарищей, а вот о том, что в церковь нельзя заходить с собакой, а женщинам появляться в алтаре, не имел ни малейшего понятия.

Да и откуда?… В Улан-Удэ, в первом классе, за месяц до масленицы учителя велели всем нам принести из дома церковные книги и иконы. Нас построили во дворе школы, где комсомольцы уже разожгли большой костер. Хором дружно вслед за учителями мы кричим: «Религия — дурман народа! Долой попов и лам! Смерть классовым врагам!» И под эти лозунги, смысл которых большинству из нас по малолетству непонятен, поклассно кидаем книги, свитки и иконы в костер.

Прямо передо мной корчится в огне старинный фолиант в кожаном переплете с красивыми бронзовыми, а может, и позолоченными застежками. Мне так хотелось вытащить его из огня и унести. Но комсомольцы, взятыми по случаю из соседней городской бани кочергами, все подправляли «дрова». Подцепили они кочергой и книгу с застежками и бросили в середину костра. Потом молодая учительница повела нас, первоклашек, к церкви и мы, стоя у ограды, дружно по команде вновь выкрикивали антирелигиозные лозунги, швыряли в старушек снежки и палки…

Выходит, не зря меня попросили из храма. Но все равно искать преступников надо. Я медленно начал обходить здание, присматриваясь к мельчайшим деталям и под одним из окон отыскал на цоколе след скольжения обуви. Под другим — то же, а земля притоптана. Значит выкрутимся: отсюда можно запустить СРС, не нарушая церковных канонов.

Я вернулся к главному входу, спеша обрадовать Иванова и Бутакову, а они сообщили малоприятную новость. Потерпевшие отказались от своей заявки о краже и будут вынуждены доложить о происшедшем высшим церковным властям и просить их о переосвящении храма. Что ж, впредь нам наука!

…По следу Амур, изгнанный из храма, нашел на удивление весело. Словно намекал: наши отношения с богами и их наместниками его мало волнуют. Его предназначение, пусть и с моей малой помощью, — искать нарушающих заповеди.

Сначала он обнаружил опорожненные церковные копилки, ножовку и приставную лестницу. Потом вывел меня и сопровождавшего нас милиционера к интернату для «трудных» подростков на улице Аккуратова. Здесь возле забора отыскал три пустые бутылки 0,75 литра из под «Кагора». А еще через несколько минут выкопал три начатые бутылки, забросанные ветками и палой листвой.

Если богу было угодно покарать злоумышленников — Амур сделал все, чтобы их отыскать. Нам оставалось только пройти на территорию интерната и установить их имена. Но даже этого не потребовалось: троица, обокравшая Дмитриевско-Коломяжскую церковь, уже была по причине сильного опьянения посажена директором интерната в изолятор…

Он позвонил, и два молодых воспитателя привели их. Мальчишки: тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Шалые глаза, красные от церковного вина лица. Не боятся, наверное, ни бога, ни черта… Но наша милицейская форма, и особенно Амур, их явно смутили. Они без всякого приказа встали у стены, будто приговоренные…

Хотя я и передал акт о применении СРС с тремя фамилиями Борису Иванову, уголовное дело не возбуждалось. Ведь священник, прошедший, как мне сказали, за веру через Воркутлаг, отказался от