- И я тоже! - вторил ей Сережа, протягивая мне руку.
Мне разом стало хорошо и весело с ними. Никифор Матвеевич присел на табурет у кухонного стола, Нюра и Сережа - подле него, я перед ними - и мы заговорили все разом. Никифор Матвеевич рассказывал, как по-прежнему катается на своем поезде от Рыбинска до Питера и обратно, что в Рыбинске мне все кланяются - и дома, и вокзал, и сады, и Волга, Нюрочка рассказывала, как ей легко и весело учиться в школе, Сережа хвастал, что скоро окончит училище и пойдет учиться к переплетчику переплетать книги. Все они были так дружны между собою, такие счастливые и довольные, а между тем это были бедняки, существовавшие на скромное жалованье отца и жившие где-то на окраине города в маленьком деревянном домике, в котором, должно быть, холодно и сыро подчас.
Я невольно подумала, что есть же счастливые бедняки, в то время когда богатые дети, которые не нуждаются ни в чем, как, например, Жорж и Нина, ничем никогда не бывают довольны.
- Вот, барышня, когда соскучитесь в богатстве да в холе, - словно угадав мои мысли, произнес кондуктор, - то к нам пожалуйте. Очень рады будем вас видеть...
Но тут он внезапно оборвал свою речь. Стоявшая у дверей настороже Дуняша (кроме нас и нее никого не было в кухне) отчаянно замахала руками, делая нам какой-то знак. В ту же минуту дверь растворилась, и Ниночка в своем нарядном белом платьице с розовыми бантами у висков появилась на пороге кухни.
С минуту она стояла в нерешительности. Потом презрительная улыбка скривила ее губы, она прищурила глазки по своему обыкновению и протянула насмешливо:
- Вот как! У нашей Елены мужики в гостях! Нашла себе общество! Хочет быть гимназисткой и водить знакомство с какими-то мужиками... Нечего сказать!
Мне стало ужасно стыдно за мою двоюродную сестру, стыдно перед Никифором Матвеевичем и его детьми.
Никифор Матвеевич молча окинул взглядом белокурую девочку, с брезгливой гримаской смотревшую на него.
- Ай-ай, барышня! Видно, мужиков вы не знаете, что гнушаетесь ими, - произнес он, укоризненно качая головою. - Мужика сторониться стыдно. Он и пашет, и жнет, и молотит на вас. Вы, конечно, не знаете этого, а жаль... Такая барышня - и такой несмышленочек. - И он чуть-чуть насмешливо улыбнулся.
- Как вы смеете грубить мне! - вскричала Нина и топнула ножкой.
- Не грублю я, а вас жалею, барышня! За недоумок жалею вас... - ласково ответил ей Никифор Матвеевич.
- Грубиян. Я маме пожалуюсь! - вышла из себя девочка.
- Кому угодно, барышня, я ничего не боюсь. Я правду сказал. Вы меня обидеть хотели, назвав мужиком, а я вам доказал, что добрый мужик иной куда лучше сердитой маленькой барышни...
- Не смейте говорить так! Противный! Не смейте! - выходила из себя Нина и вдруг с громким плачем бросилась из кухни в комнаты.
- Ну, беда, барышня! - вскричала Дуняша. - Теперь они мамаше побежали жаловаться.
- Ну и барышня! Я бы с ней и знаться не хотела! - неожиданно вскричала Нюра, все время безмолвно наблюдавшая эту сцену.
- Молчи, Нюрка! - ласково остановил ее отец. - Что ты смыслишь... - И вдруг неожиданно, положив мне на голову свою большую рабочую руку, он ласково погладил мои волосы и произнес: - И впрямь горемычная вы сиротинка, Леночка. С какими детьми вам приходится якшаться. Ну, да потерпите, никто, как Бог... А невмоготу будет - помните, друзья у вас есть... Адресок наш не потеряли?
- Не потеряла, - шепнула я чуть слышно.
- Непременно приходи к нам, Леночка, - неожиданно произнесла Нюра и крепко поцеловала меня, - я тебя так полюбила по тятиным рассказам, так полю...
Она не докончила своей фразы - как раз в эту минуту в кухню вошел Федор и произнес, делая строгое лицо:
- Барышня Елена Викторовна, к генеральше пожалуйте. - И широко распахнул передо мной дверь.
Я наскоро попрощалась с моими друзьями и отправилась к тете. Сердце мое, не скрою, сжималось от страха. Кровь стучала в висках.
Тетя Нелли сидела перед зеркалом в своей уборной, и старшая горничная Матреша, у которой Дуняша состояла в помощницах, причесывала ей голову.
На тете Нелли был надет ее розовый японский халат, от которого всегда так хорошо пахло духами.
При виде меня тетя сказала:
- Скажи мне на милость, кто ты, Елена, племянница твоего дяди или кухаркина дочка? В каком обществе Ниночка застала тебя на кухне! Какой-то мужик, солдат, с ребятами такими же, как он... Бог знает что! Тебя простили вчера в надежде, что ты исправишься, но исправляться, как видно, ты не желаешь. В последний раз повторяю тебе: веди себя как следует и будь благонравной, иначе...
Тетя Нелли говорила еще долго, очень долго. Ее серые глаза смотрели на меня не сердито, но так внимательно-холодно, точно я была какая-то любопытная вещица, а не маленькая Лена Иконина, ее племянница. Мне стало даже жарко под этим взглядом, и я была очень довольна, когда тетя наконец отпустила меня.
У порога за дверью я слышала, как она сказала Матреше:
- Передайте Федору, чтобы он гнал этого, как его, кондуктора и его ребят, если не хочет, чтобы мы позвали полицию... Маленькой барышне не место быть в их обществе.
'Гнать Никифора Матвеевича, Нюрочку, Сережу!' Глубоко обиженная направилась я в столовую. Еще не доходя до порога, я услышала крики и спор.
- Фискалка! Фискалка! Ябедница! - кричал, выходя из себя, Толя.
- А ты дурачок! Малыш! Неуч!..
- Так что ж! Я маленький, да знаю, что сплетничать - гадость! А ты на Леночку маме насплетничала! Фискалка ты!
- Неуч! Неуч! - пищала, выходя из себя, Ниночка.
- Молчи, сплетница! Жорж, ведь у вас в гимназии за это проучили бы здорово, а? Так бы 'разыграли', что только держись! - обратился он за поддержкой к брату.
Но Жорж, который только что напихал полный рот бутербродами, промычал что-то непонятное в ответ.
В эту минуту я вошла в столовую.
- Леночка, милая! - кинулся Толя ко мне навстречу.
Жорж даже привскочил на стуле при виде, как ласковый ребенок целует и обнимает меня.
- Вот так штукенция! - протянул он, делая большие глаза. - Собачья дружба до первой кости! Остроумно!
- Ха-ха-ха! - звонко рассмеялась Ниночка. - Вот именно - до первой кости...
- Робинзон и Пятница! - вторил ей старший брат.
- Не смей браниться! - вышел из себя Толя. - Сам-то ты противная Среда...
- Ха-ха-ха! Среда! Нечего сказать, остроумно! - заливался Жорж, добросовестно напихавши себе рот бутербродами.
- Пора в гимназию! - произнесла неслышно появившаяся на пороге Матильда Францевна.
- А все-таки не смей браниться, - погрозил Толя крошечным кулачком брату. - Ишь ты, Пятницей назвал... Какой!
- Это не брань, Толя, - поспешила я объяснить мальчику, - это такой дикий был...
- Дикий? Я не хочу быть диким! - снова заартачился мальчуган. - Не хочу, не хочу... Дикие - голые ходят и ничего не моют. Людское мясо едят.
- Нет, это был совсем особенный дикий, - поясняла я, - он не ел людей, он был верным другом одного матроса. Про него рассказ есть. Хороший рассказ. Я тебе почитаю его когда-нибудь. Мне его мама читала, и книжка у меня есть... А теперь до свидания. Будь умником. Мне в гимназию надо.
И, крепко поцеловав мальчика, я поспешила за Матильдой Францевной в прихожую одеваться.
Там к нам присоединилась Жюли. Она была какая-то растерянная сегодня и избегала встречаться со мною глазами, точно ей было стыдно чего-то.
