Котовский встал, пожал протянутую ему руку, опять сел. Пробормотав «ага!», он снова встал и вместо того, чтобы пойти к выходу, направился к двери в спальню. Сольскому пришлось проводить его в переднюю.

Здесь молодой человек немного пришел в себя и подумал, что ему следовало выразить самую горячую признательность своему великодушному покровителю. Но дверь кабинета была уже закрыта, и он, пошатываясь, спустился с лестницы.

Только во дворе, когда его овеяло вечерней прохладой, он почувствовал, что сердце у него сжимается, и разрыдался.

Весь его капитал в эту минуту составлял двадцать копеек, а капитал его невесты — полтинник.

«Не сон ли это? Не сошел ли я с ума? — думал он, утирая глаза рваным носовым платком. — Но если это сон, не буди меня, милосердный боже, — жить, как прежде, у меня уже нет сил».

Швейцар, стоявший в подъезде за колонной, заметил необычное поведение молодого человека и, услыхав его рыдания, не поверил своим ушам. Но хотя он и был скептиком, все же сообщил о происшествии камердинеру, который тотчас доложил обо всем барину.

Сольский понял, какие чувства волновали молодого доктора. Он понял его горькую нужду, его радость при внезапном переходе к обеспеченной жизни, слезы… И впервые он испытал такое огромное, такое безграничное счастье, которое одно могло бы заполнить всю его жизнь.

Богатство, поединки, путешествия по морю, восхождения на горы — чего стоит все это рядом со слезами радости одного-единственного человека!

«Всем этим я обязан ей. И сколько еще таких дней ждет меня? — думал Сольский. — Она и только она, всегда она, в каждом благородном чувстве!»

Тут у него явилась мысль: если Мадзя рекомендовала Котовского, значит, она тоже знает о Норском. А если знает, то не может не презирать его! Стало быть, она не любит его, и он, Сольский, зря тревожится из-за такого соперника!

«К чему колебания? — сказал он себе, расхаживая по кабинету. — Надо покончить с этим раз навсегда, не откладывая».

Он позвонил слуге.

— Панна Бжеская еще не легла?

— Нет, ваше сиятельство, они у себя, читают.

— Ступай к панне Аде и спроси, можно ли мне зайти к ней?

— Барышня уже легли. У них голова болит.

— А-а! — простонал Сольский и про себя прибавил: «Опять я опаздываю на несколько часов!»

Но, поразмыслив, он решил, что такое бесцеремонное объяснение вряд ли имело бы успех. Надо подготовить Мадзю, а кроме того — родню, с которой, как он чувствовал, борьба предстояла нелегкая.

«Действовать решительно, но исподволь!» — сказал он себе.

Между тем Мадзя, сидя при лампе за книгой, то и дело отрывалась от чтения.

«Даст ли пан Стефан место Котовскому? — думала она. — Может, этот бедняк ему не понравится? Ведь у этих бар все зависит от минутной прихоти».

Потом она вспомнила, с каким увлечением Сольский слушал ее рассказ, вспомнила его странные речи.

«За что он так целовал мне руку? Ах, просто так, причуда».

И она вдруг рассердилась на себя, стала упрекать себя в неблагодарности к Сольским. Но это чувство быстро улеглось, его сменили подозрения.

С того памятного разговора с паном Казимежем души Мадзи все чаще касалось ледяное дыхание неверия. Все казалось ей ненадежным и сомнительным, даже собственные поступки, собственная жизнь.

Весь мир утратил в ее глазах прежнее значение: все в нем было только жирами, фосфором и железом, везде она замечала признаки трупного гниения.

На следующий день, вскоре после полудня, начальница пансиона вызвала Мадзю в канцелярию. Там, рядом с улыбающейся панной Малиновской, стояла заплаканная Маня Левинская, которая при виде Мадзи сложила руки и бросилась к ее ногам.

— Ах, Мадзя, ах, панна Магдалена! — прорыдала она. — Какая милость! Владеку дают сад, каменный дом и полторы тысячи рублей. Да благословит вас бог!

Мадзя, остолбенев, смотрела на улыбающуюся панну Малиновскую. И только когда Маня Левинская кинулась целовать ей руки, она опомнилась и подняла девушку с пола.

— Что с тобой, Маня? — спросила она. — Значит, Котовский получил место? Слава богу! Но за что ты благодаришь меня, да еще так странно?

— Всем, всем я обязана вам, панна Магдалена.

— Панна Магдалена? — повторила Мадзя. — Почему ты меня так величаешь?

Левинская в замешательстве молчала. Ее выручила панна Малиновская.

— Ну, ну, панна Мария, хоть вы будете всего только женой доктора, я уверена, что пани Сольская не забудет старых друзей по нашему пансиону.

Мадзя широко раскрыла глаза, схватившись за голову, она смотрела то на панну Малиновскую, то на Маню Левинскую, видя их словно в тумане.

— Что это вы говорите? — прошептала она.

— Дорогая моя, — сказала панна Малиновская, — перед нами вам незачем скрывать ваши отношения с…

— Отношения? С кем? — спросила Мадзя.

— Да ведь вы невеста пана Сольского!

— Боже милостивый! — воскликнула Мадзя, ломая руки. — И это говорите вы? — обратилась она к начальнице. — Но ведь это ложь, клевета! Они оба, Ада и пан Стефан, обещали мне школу при заводе. Мое положение там будет гораздо более скромным, чем положение Мани Левинской. Боже мой, что вы со мной делаете! Боже мой!

Отчаяние Мадзи озадачило панну Малиновскую.

— Как же так? — спросила начальница. — Значит, вы с Сольским еще не помолвлены?

— Я? Да откуда вы это взяли! Я должна стать учительницей в школе при заводе. Кто это распространяет такие мерзкие сплетни?

— Я слышала это от пана Згерского, — с обидой ответила панна Малиновская. — А ведь он правая рука Сольского.

— Ах, вот оно что, пан Згерский! — протянула Мадзя. — Но это ложь, которая ставит меня в неловкое положение перед Сольскими и их родней. Я живу у Ады, пана Стефана вижу изредка, я должна стать учительницей в их школе. О боже, что вы со мной делаете! Никогда между нами о подобных вещах и речи не было и не будет.

— Дорогая моя, не говорите: не будет! — сказала панна Малиновская, обнимая Мадзю.

— Нет, не будет! — упрямо повторила Мадзя. — Пан Стефан должен жениться на Элене Норской. Это было заветное желание ее матери, и я уговариваю Элю согласиться. Подумайте сами, как было бы подло с моей стороны принимать какие-то предложения пана Сольского.

Маня Левинская смотрела на нее с испугом, начальница — с удивлением. Наконец панна Малиновская озабоченно сказала:

— Дорогая панна Магдалена, идите в класс. Тут какое-то недоразумение, лучше не будем об этом говорить.

Мадзя холодно простилась с обеими и вернулась в класс, но через четверть часа вышла, чувствуя, что не владеет собой. Шепот, движение, самый вид девочек, сидевших за партами, так раздражали ее, что она боялась вспылить. Ей все виделась Маня на коленях, слышалось, как та называет ее «панной Магдаленой», а панна Малиновская, улыбаясь, величает «пани Сольской»…

— Вот и сбылись мои дурные предчувствия! — прошептала Мадзя, сбегая с лестницы. — Что теперь делать?