— У тебя есть родные, знакомые.

— Ах, оставь, — ответила Ада, презрительно пожимая плечами. — Уж лучше иметь дело со мхами, чем с этими людьми, я и разговаривать-то с ними не могу. Надо мной и особенно над Стефеком тяготеет заклятье: ум у нас аристократический, а воспитание демократическое, ну и кое-какие знания… Плод древа познания изгоняет не только из рая, но прежде всего из светского общества…

Подали ужин и чай, и обе подруги засиделись до полуночи, вспоминая пансионские времена.

Вернувшись домой, Мадзя застала у себя в комнате возбужденную пани Коркович.

— Ну как панна Сольская? — воскликнула пухлая дама, помогая Мадзе снять пальто.

— Ей нездоровится, насморк.

— А про нас она не вспоминала? Скажите прямо…

— Да, да, — смущенно ответила Мадзя. — Она что-то говорила о ваших письмах.

— Прекрасная, благородная девушка! Не слишком ли жарко у вас в комнате, панна Магдалена, я велела истопить? Завтра муж едет к себе на завод и, наверно, познакомится с паном Сольским.

Мадзя до трех часов утра не могла уснуть. Ее взволновал приезд Ады, но больше всего подавленное настроение подруги. Все виделась ей богатая невеста, которая, укутавшись в шаль, жмется в углу козетки, обладательница одиннадцати комнат, в которых ей страшно, когда они погружены во мрак, и еще страшнее, когда они залиты огнями.

«Мыслимое ли это дело, — думала Мадзя, — что Ада несчастна? У нее огромное состояние, а она сидит в одиночестве; она хорошая, чудная девушка — и не может найти себе общество. На сеете, верно, нет справедливости, а только слепой случай, который одним дает добродетели, а другим радости?»

Ее бросило в дрожь. Ведь ей говорили, что добродетель бывает вознаграждена, и она верила в это. Однако же пани Ляттер и бедный Цинадровский были покараны смертью, а тем временем очень много злых людей наслаждаются жизнью и успехом!

В течение нескольких дней карета каждый вечер приезжала за Мадзей и увозила ее к панне Сольской. Пани Коркович была в восторге; однако настроение ее внезапно изменилось.

Пан Коркович вернулся с завода злой как черт. Он попал как раз к обеду, небрежно поздоровался с семьей, холодно с Мадзей и, садясь за стол, бросил жене:

— И надо же было посылать меня неизвестно за чем?

— Как? — воскликнула супруга. — Ты ничего не сделал? Ты же сам желал…

— Ах, оставь меня в покое с моими желаниями! — крикнул супруг. — Это не мое желание, а твой каприз. У меня одно желание, чтобы пиво было хорошее и чтоб его побольше покупали! А вовсе не искать знакомств с аристократией.

— Прекрати, Пётрусь! — бледнея, прервала его супруга. — Ничего-то ты не умеешь. Вот если бы с тобой поехал Згерский…

— Згерский врет, он тоже с ними незнаком. Сольский это какой-то сумасброд, а может, он занят…

— Да прекрати же, Пётрусь, — прервала его супруга. — Пан Сольский был, наверно, очень занят.

Как ни сердит был пан Коркович, ел он за четверых, зато пани Коркович потеряла аппетит. После обеда она уединилась с супругом в его кабинете, и они долго о чем-то совещались.

Когда вечером в обычное время за Мадзей приехала карета, пани Коркович, преградив гувернантке в коридоре дорогу, язвительно сказала:

— Каждый божий день вы ездите к Сольским, а они так и не отдают вам визита?

— Ада нездорова, — в замешательстве ответила Мадзя. — Да и в конце концов…

— Не мне делать вам замечания, — продолжала почтенная дама, — однако я должна предупредить вас, что с этими господами аристократами надо очень считаться. Если панна Сольская не отдает вам визита, не знаю, прилично ли…

— Но разве я у себя дома? — ответила Мадзя, и дрожь пробежала у нее по телу при мысли о том, что пани Коркович может обидеться на нее за эти слова или подумать, что она ее упрекает.

Но эта небольшая дерзость произвела эффект совершенно противоположный: пани Коркович расчувствовалась.

— Ах, панна Магдалена, — сказала она, взяв Мадзю за руку, — ну хорошо ли так отвечать такому другу, как я? Наш дом — это ваш дом, вы для нас все равно, что дочь и можете принимать в гостиной, кого вам вздумается, можете даже пригласить Сольских на обед, — уж мы-то в грязь лицом не ударим. Если же я, дорогая панна Магдалена, напомнила вам об ответном визите, то только для вашего добра. Я не могу допустить, чтобы пренебрегали особой, достойной любви и уважения…

Мадзя испытывала двойное чувство: она не верила пани Коркович с ее заботами и опасалась, что может показаться Аде назойливой.

«Пани Коркович чего-то сердится на Сольских, — думала она, — но с другой стороны, она права. Зачем мне навязываться Аде, с которой я не буду поддерживать близких отношений? Я — гувернантка, она — светская дама!»

Когда Мадзя спустя час приехала к Аде Сольской, та бросила на нее взгляд и спросила:

— Что с тобой? Вид у тебя такой, точно у тебя случилась неприятность? Уж не письмо ли из дому?

— Ничего со мной, милая, не случилось, — опуская глаза, ответила Мадзя.

В эту минуту к сестре вошел Стефан Сольский. Увидев Мадзю, он остановился, и в раскосых его глазах засветилась радость.

— Если не ошибаюсь, — сказал он, — панна Бжеская? Признаюсь, я не узнал бы вас…

Он взял обе руки Мадзи и впился в нее глазами; ноздри раздувались у него, как у скакуна благородных кровей.

— В Риме, — говорил он, — художники умоляли бы вас позировать им. Ну, скажи, Ада, разве это не воплощение доброты? Ну, скажи, найдется ли сейчас на тысячу женщин одно такое лицо? Где были мои глаза, когда я увидел вас в первый раз? Нет, ты сама скажи, Ада…

Он жал Мадзе руки и, пожирая ее взором, придвигался все ближе к ней, так что девушка попятилась в смущении, не смея взглянуть в его черные сверкающие глаза.

— Стефек! — мягко отстранила его Ада. — Мадзя обидится, ведь вы почти незнакомы.

Сольский стал серьезен.

— Ты знаешь, — сказал он сестре, — мне легче руки лишиться, чем обидеть твою подругу. Да еще такую подругу!

Он снова шагнул к Мадзе, но Ада снова его удержала.

— Не сердись, золотко, — сказала она Мадзе. — Стефек такой живчик! Если ему что-нибудь понравится, он, как ребенок, сейчас же тянется руками. Его живость и чудачества доставляют мне порой много огорчений. Представь себе, на аудиенции у его святейшества ему так понравилась статуэтка божьей матери, что он не отвечал на вопросы…

Брат вырвался у сестры из рук и снова схватил за руку Мадзю.

— Клянусь, сударыня, — вскричал он, — я неплохой парень, и Ада зря старается удержать меня в стеснительных рамках приличий. Признаться сказать, я только сегодня вас разглядел. В вашем лице есть что-то удивительное, я просто очарован…

Мадзя спрятала зарумянившееся лицо на плече Ады.

— Если вы со мной будете так разговаривать, я больше никогда к вам не приду, — ответила она.

— Ах, вот как? — воскликнул он. — Тогда я буду нем, только почаще приходите к Аде. Вы совершите акт милосердия, потому что моя бедная сестра совсем заброшена. Я ринулся в водоворот коммерческих дел, и очень может быть, что мы будем встречаться с нею всего раз в неделю.

Мадзя молчала. Сольский произвел на нее огромное впечатление. Она чувствовала в нем дикую необузданную силу, которую, однако, он сам укротил из уважения к ней.

Сольский посидел еще с полчаса. Шел веселый разговор об Италии и Париже, и Ада пообещала Мадзе как-нибудь силком увезти ее за границу.

— Ты увидишь другой мир, — говорила она. — По-другому построенные города, по-другому возделанные поля, другие обычаи, даже другие правила…

— Другие правила? Это по сравнению с какими? — спросил Сольский.

— По сравнению с нашими, — ответила сестра.

— У нас нет никаких правил! — сказал он со смехом.