или иначе, я полагаю, что мужу придется пригласить пана Романовича, он ведь читал в апреле лекцию в ратуше и осенью тоже будет читать. Кроме пана Романовича, мы пригласим еще кое-кого…

— Сударыня, — сказала Мадзя, — а зачем нашим девочкам учителя?

Пани Коркович вздрогнула.

— Что? Как зачем?

— Трудно сказать, что дадут девочкам уроки, — продолжала Мадзя, — а меж тем расходы предстоят большие. Если даже считать, что в день у них будет два урока по два рубля, и то в месяц составится около ста рублей. Мое жалованье, уроки музыки и рисования стоят девяносто рублей, всего получится около двухсот рублей.

— Двести! — в замешательстве повторила пани Коркович. — Я об этом не подумала. Но у нас будет группа, человек десять, так что на каждую ученицу придется каких-нибудь двадцать рублей, а то и того меньше…

— А вы уже набрали эту группу?

— Я как раз этим занимаюсь. Но сейчас у меня еще никого нет, — с беспокойством ответила пани Коркович.

— Давайте, сударыня, сделаем так. Когда вы наберете группу, тогда мы и обратимся к учителям, а пока я буду повторять с девочками то, что они проходили в пансионе и успели уже подзабыть.

— Двести рублей в месяц! — шептала дама, вытирая платком лицо. — Ясное дело, придется подождать. — Минутку передохнув, она прибавила: — Итак, решено. Я займусь подбором группы, а вы спросите у панны Малиновской, каких она может рекомендовать учителей. А пока повторяйте с девочками то, что они прошли в пансионе.

— Хорошо, сударыня.

Пани Коркович была довольна, что окончательный приказ исходил от нее и что Мадзя без возражений согласилась его выполнить. Она была довольна, но в душе у нее осталось смутное чувство тревоги.

«Двести рублей! — думала она. — Как это мне сразу не пришло в голову? Что ж, на то она и гувернантка».

Это было только начало.

В жаркие дни пан Коркович-старший с незапамятных времен привык являться к обеду без сюртука. Однажды в конце августа выдался такой знойный день, что пан Коркович уселся за стол без жилета. Мало того, он расстегнул манишку, откровенно обнажив красную грудь, покрытую густой растительностью.

Рядом с матерью развалился пан Бронислав, лакей побежал звать барышень, и вскоре в столовой появились Линка, Стася и, наконец, Мадзя.

— Мое почтение, панна Магдалена! — крикнул хозяин, наклонясь, отчего грудь еще больше раскрылась.

— Ax! — вскрикнула Мадзя и бросилась за дверь.

Пан Бронислав вскочил с места, а пан Коркович спросил удивленно:

— Что случилось?

— Как что случилось? — сказала Линка. — Ведь вы, папочка, раздеты.

— Ах, черт подери! — пробормотал хозяин, хватаясь за голову. — Попросите сюда панну Магдалену. Вот дьявол!..

Он выбежал к себе в комнату и через несколько минут вернулся одетый, как по картинке. В эту минуту снова появилась Мадзя, хозяин, кланяясь, попросил у нее извинения, заверив, что больше такой прискорбный случай не повторится.

— В твои годы, Пётрусь, многое прощается, — кислым тоном обронила хозяйка.

— То ли многое, то ли немногое! — прервал ее пан Бронислав. — Англичане к обеду надевают фраки.

— У панны Магдалены нет оснований обижаться, — продолжала хозяйка. — Но ты вспомни, Пётрусь, сколько раз я просила тебя не выходить к обеду неодетым? Надо соблюдать правила приличия, хотя бы ради девочек…

Когда обед кончился, Мадзя сказала хозяйке, что хотела бы навестить Дембицкого.

— Дембицкий?.. Дембицкий?.. — хмурясь, повторила хозяйка.

— Это библиотекарь и друг Сольского, — объяснил хозяин.

Лицо пани Коркович прояснилось.

— Ах, — сказала она с улыбкой, — это вы хотите узнать, когда приезжают Сольские. Что ж, пожалуйста…

— А я вас провожу, — вскочил со стула пан Бронислав.

— Благодарю вас, — ответила Мадзя с такой холодностью, что пани Коркович даже вздрогнула.

— Ха-ха! Вы стесняетесь? — засмеялся пан Бронислав. — Если нас кто-нибудь встретит, я скажу, что я ваш третий ученик.

— Для ученика вы слишком велики.

— Тогда вы скажете, что я ваш гувернер.

— Для гувернера вы слишком молоды, — закончила Мадзя. — До свидания, — простилась она со всеми.

Вслед за Мадзей выбежала Стася, а Линка осталась за столом и, погрозив брату кулаком, сердито сказала:

— Послушай, ты… Если ты будешь так обращаться с панной Магдаленой, я тебе глаза выцарапаю!

— Правильно говорит! — подтвердил отец. — Надо быть сущей дубиной, чтобы приставать к порядочной девушке.

— Тоже мне порядочная! — пренебрежительно бросил жирный молодой человек. — У порядочных барышень нет часиков, осыпанных брильянтами.

— Что эта скотина болтает, а? — спросил отец.

— Ясное дело! — упирался пан Бронислав. — Часики стоят рублей четыреста, откуда же может их взять гувернантка?

— А я знаю откуда! — воскликнула Линка. — Вот уже неделя, как мы со Стасей посмотрели эти часики. Чудные часики! Даже у мамы нет таких! Стася открыла футлярчик, и мы прочитали надпись: «Дорогой Мадзе на память. 187… год. Вечно любящая Ада». Ада — это панна Сольская, — закончила Линка.

— Такая надпись? В самом деле? — спросила пани Коркович.

— Честное слово! Мы обе знаем ее наизусть.

— Вот тебе и часики с брильянтами, остолоп! — вздохнул пан Коркович, хлопнув рукой по столу.

— Прошу тебя, Бронек, будь с панной Бжеской учтив и предупредителен, — торжественно сказала пани Коркович. — Я знаю, кого взяла в дом.

Пан Бронислав приуныл.

— Бронек дурак! Бронек дурак! — подпрыгивая и смеясь, напевала Линка.

— Только, Линка, о том, что мы здесь говорили, панне Бжеской ни слова, — предупредила дочку пани Коркович. — Ты меня в гроб уложишь, если…

Когда хозяин ушел по делам в город, пан Бронислав отправился соснуть, а Линка убежала к Стасе на урок музыки, пани Коркович перешла к себе в кабинет, устроилась на качалке и предалась размышлениям.

«Кажется ли мне только, или наша гувернантка и в самом деле начинает забывать свое место? Петр для нее одевается к обеду… Впрочем, должен же он отвыкнуть от своих ужасных манер!.. Линка защищает ее, как львица… Что ж, в этом нет ничего дурного! Правда, Бронек с нею неучтив. Но парень должен быть вежлив с нею, да и я, и вообще все мы. Платить каких-нибудь тридцать рублей в месяц и так относиться! Золотые часики с брильянтами!.. Если мы теперь не сведем дружбу с Сольскими, то уж больше это нам никогда не удастся. Однако при первом же удобном случае я дам понять этой барышне, кто здесь я и кто она…»

Качалка покачивалась все медленней; голова пани Коркович упала на сбившуюся набок подушку; из полуоткрытого рта вырывался по временам громкий храп. Сон, брат смерти, смежил томной даме очи.

Пан Стукальский успел уже посвятить свою ученицу в трудное искусство постановки рук, не забыв при этом напомнить, что ей следовало бы чистить картошку, барышни уже успели выбежать в сад, где сердитая