водоворот жизни! Но ты один, господи, знаешь, сколько таится за этим страданий!

Несколько дней после этого Иксинов снова шумел: разнесся слух, что панна Бжеская, лучшая ученица пани Ляттер, открывает пансион.

И снова образовались две партии. Заседательша заявила на площади майору, что если бы Фемце пришлось вторично пережить возраст молочных зубов, то даже при этом условии она не отдала бы ее под начало Мадзе. Супруга пана нотариуса, которую небо не благословило потомством, тоже утверждала, что если бы господь бог, вместо четырех мопсиков, послал ей четырех девочек, она бы ни одну из них не рискнула вверить этой эмансипированной девчонке, которая так и рвется устраивать концерты.

Зато ксендз и майор не могли нахвалиться Мадзей, не находили слов, чтобы передать, какое счастье ждет Иксинов, если пансион будет в таких руках! Пан Ментлевич в первый день сообщил всем иксиновцам об этом замечательном событии, а потом стал объезжать все окрестные помещичьи усадьбы и рассказывать о талантах панны Бжеской, которая говорит по-французски, как прирожденная парижанка, а на фортепьяно играет, как Монюшко.

Прошла неделя, и уже никто не сомневался, в том, что замысел Мадзи удался. Сам уездный начальник неоднократно повторял, что Иксинову нужен пансион, хотя бы пятиклассный, и удивлялся, как это его до сих пор не открыли. В результате его помощник объявил, что двух своих девочек отдаст в пансион Мадзи, а становой пристав сделал ей визит и начал переговоры относительно обучения трех девочек. Мировой посредник тоже обещал послать дочь в новое учебное заведение, а податной инспектор чуть не сгорел со стыда и огорчения, что из его шести висельников ни один не родился девочкой. Он даже опасался, как бы его не обвинили за это в недостатке лояльности, и ходил с таким видом, точно с этой стороны уже обеспечился на будущее.

Из окрестностей Иксинова Мадзя тоже получала письма, приезжали к ней с визитами и домой. Однажды на краковской бричке приехал пан Бедовский, на другой день пани Йотовская, которую узнали по полотняному плащу и зеленой вуали, а еще через несколько дней к дому доктора подкатили с тремя девочками супруги Абецедовские. Слух об этом визите разнесся по всему городу, так оглушительно хлопало у Абецедовских сломанное крыло экипажа. Мадзя была не менее потрясена, узнав, что они готовы незамедлительно отдать ей своих трех девочек на полный пансион и платить за них триста рублей и натурой по договоренности.

Необычайный успех Мадзи вызвал раздоры в стане врагов. Заседательша и супруга пана нотариуса по- прежнему оставались ее недоброжелателями, но аптекарь, которого бог наградил четырьмя дочками, причем все они воспитывались дома, устроил дома с супругой совет. После совета пан аптекарь стал холоден с заседателем и нотариусом, а его супруга все чаще стала появляться на той улице, где стоял дом доктора Бжеского.

Торжество Мадзи было настолько очевидным, что даже ее мать сказала как-то майору:

— Ну-ну, вижу, дочка у меня с головой.

— Да, аппетитная шельмочка! — ответил майор. — Круковский с нею за полгода ноги бы протянул. Зато уж насладился бы!

Докторша пожала плечами и при первом же удобном случае сказала мужу, что майор совсем впал в детство и с ним просто нельзя разговаривать.

Мадзя в это время была бы счастливым, самым счастливым человеком на свете, если бы отец не портил ей настроения. С ним одним она беседовала о своих планах, и как назло он один умел найти в них темные стороны.

Однажды вечером она показала ему, например, список своих будущих учениц, с родителями которых уже велись переговоры. В списке было двенадцать девочек из окрестных деревень и свыше двадцати городских.

— А что, папочка, — сказала Мадзя, — кто был прав?

— Ты, милочка, права, — ответил отец и, вооружившись карандашом, начал вычеркивать фамилии деревенских девочек.

— Что вы делаете, папочка? — с удивлением воскликнула Мадзя.

— Вот что, деточка, ты барышень Абецедовских не бери. Они привыкли к удобствам, даже к роскоши, и за триста рублей ты едва прокормишь их. А откуда возьмешь деньги на помещение и обучение?

Мадзя задумалась.

— Может, вы и правы, — сказала она. — За десять рублей в месяц трудно прилично прокормить девочку… Что ж, этих трех дарю вам, папочка! — кончила она, обнимая отца за шею.

— Подари мне и девять остальных, — ответил отец. — В среднем они платили бы тебе по четыре рубля в месяц за обучение, но… тебе пришлось бы держать для них примерно трех учительниц. А разве ты можешь платить учительнице двенадцать рублей в месяц? А помещение? Наконец, где ты найдешь у нас учительниц?

Мадзя остолбенела. Прием визитов, ответы на письма, переговоры с родителями отнимали у нее столько времени, что она упустила из виду, что на весь пансион она пока одна, одна как перст!

После этого открытия Мадзя сразу потеряла веру в себя. Она повалилась на диван и залилась слезами.

— Боже, какая я дурочка! — восклицала она. — Я никогда не поумнею, я никогда ничего не сделаю! Какой позор! Ведь я отлично знала, сколько пани Ляттер приходилось расходовать каждый месяц на учителей! О боже, почему я не умерла? Почему я не родилась мальчиком?..

Отец прижал дочь к груди и гладил ее темные волосы.

— Ну, ну, только не отчаивайся, — говорил он. — Ты забыла о важной вещи, но это доказательство того, что ты настоящая полька. Видишь ли, мы, поляки, всегда строим планы, не собравшись со средствами и даже не задаваясь вопросом, хватит ли у нас средств вообще? Ну, так вот нам в жизни и везет. Ты, однако, принадлежишь к новому поколению, которое умнее нашего…

— Папочка, вы опять смеетесь! — прервала Мадзя отца, отодвигаясь на другой конец дивана.

— Нет, милочка, я только советую тебе подумать о средствах и немного приспособить к ним свой проект.

— Хорошо, папочка.

— Так вот, помещение для твоего пансиона у нас есть: мы отдадим тебе гостиную.

— Этого мало!

— Надо будет, отдадим полдома.

— Но я буду платить вам! Да, да, иначе я не хочу! — воскликнула Мадзя, и ее серые глаза опять весело заблестели.

— Будешь, будешь! Во-вторых, раз ты единственная учительница, возьми себе для начала пять-шесть девочек из города…

— Двадцать, папочка! Я буду работать с утра до ночи и заработаю… рублей сорок в месяц!

— Позволь, милочка! Как доктор я не согласен на такое количество для тебя, а как бывший учитель — для твоих учениц. Учить детей как-нибудь — это было бы просто недобросовестно!

— А если я найду помощницу?

— Где?

— Я могу привезти ее из Варша… Нет, я просто сумасшедшая! — воскликнула она вдруг. — Хочу везти учительниц из Варшавы, а мне нечего дать им есть!

— Ну, не отчаивайся же, — прервал ее отец, — ты говоришь правильно! Вот что я тебе советую: возьми нескольких учениц, которые получше заплатят тебе по часам, посмотри, как у тебя пойдет с ними дело, и поищи учительниц.

— Но, папочка, это будет вовсе не пансион! Это будут частные уроки, которые я могла бы иметь и сейчас! Ах, какая я несчастная. Столько времени пробездельничать вместо того, чтобы давать уроки! Ах, какая я гадкая!

Доктору с трудом удалось унять новый взрыв отчаяния и втолковать дочери, что в каждом начинании, помимо инициативы, энергии, денег и связей, немалую роль играет терпенье.

После этого Мадзя в течение нескольких дней снова принимала родителей. Из деревни к ней приехали