выздороветь.

Но сэр Джон, потрясённый сообщением о близкой кончине своего лучшего друга, не обратил внимания на последние слова мастера Тобайеса.

— И он даже не придёт в сознание? — спросил он таким тоном, словно уже задавал этот вопрос и тем не менее повторяет его.

— Как я уже сказал, сэр Джон, вы можете считать, что он умер. Моё искусство не в состоянии помочь ему.

Голова сэра Джона поникла, лицо болезненно исказилось.

— Так же, как и моё правосудие, — мрачно добавил он. — Оно отомстит за Лайонела, но не вернёт мне друга. Месть, мастер Тобайес, — сэр Джон посмотрел на врача, — один из парадоксов, из которых состоит наша жизнь.

— Ваше дело, сэр Джон, — правосудие, а не месть, — возразил мастер Тобайес.

— Это игра понятиями, а точнее — уловка, к которой прибегают, когда больше нечего сказать.

Сэр Джон подошёл к Лайонелу и посмотрел на его красивое бледное лицо, уже осенённое крылом смерти.

— О, если бы он мог заговорить в интересах правосудия! Услышать бы от него самого показания, которыми, если потребуется, я бы мог подтвердить то, что мы не преступили закон, повесив Оливера Тресиллиана.

— Уверяю вас, сэр, — отважился заметить Тобайес, — этого не потребуется. Но если и возникнет такая необходимость, то будет достаточно слов леди Розамунды.

— О да! Его преступления против Бога и людей слишком чудовищны. Они не дают ни малейшего основания подвергать сомнению моё право покончить с ним на месте.

В дверь постучали, и слуга сэра Джона сообщил ему, что леди Розамунда желает срочно видеть его.

— Ей не терпится спросить про Лайонела, — простонал сэр Джон. — Боже мой! Как мне сказать ей! Сразить её роковой вестью в самый час её избавления!

Он тяжёлыми шагами направился к двери, но у порога остановился.

— Вы останетесь с ним до конца? — не то спросил, не то приказал он.

Мастер Тобайес поклонился:

— Конечно, сэр Джон. — И добавил: — Ждать осталось недолго.

Сэр Джон ещё раз посмотрел на Лайонела, словно прощаясь с ним.

— Упокой, Господи, его душу, — хрипло проговорил он и вышел.

На шкафуте сэр Джон остановился и, подойдя к группе свободных от вахты матросов, приказал им перекинуть верёвку через нок-рею и привести Оливера Тресиллиана. Затем, чувствуя тяжесть в ногах и ещё большую тяжесть на сердце, пошёл к трапу, ведущему на ют, который был построен в виде замка.

Над окутанным полупрозрачной золотистой дымкой горизонтом вставало солнце, заливая ярким сиянием водный простор, подёрнутый лёгкой зыбью. Свежий рассветный ветер весело пел в снастях, и галеон на всех парусах летел на запад. Вдали, по правому борту, едва виднелись очертания испанского побережья.

Когда сэр Джон вошёл в каюту, где его ждала Розамунда, его длинное изжелта-бледное лицо было неестественно серьёзно. Он снял шляпу и, церемонно поклонившись, бросил её на стул. За пять последних лет в его густых чёрных волосах появились седые пряди, особенно поседели виски, что в сочетании с глубокими морщинами на лбу придавало ему вид пожилого человека.

Сэр Джон подошёл к Розамунде, которая поднялась ему навстречу.

— Розамунда, дорогая моя! — нежно сказал он, беря её руки в свои и со скорбным сочувствием глядя на её бледное взволнованное лицо. — Вы хорошо отдохнули, дитя моё?

— Отдохнула? — повторила Розамунда, удивлённая тем, что подобная мысль могла прийти ему в голову.

— Бедняжка! Бедняжка! — пробормотал сэр Джон и с отеческой нежностью привлёк её к себе, поглаживая её каштановые волосы. — Мы на всех парусах спешим в Англию. Мужайтесь…

Но Розамунда стремительно отодвинулась и, прервав сэра Джона на полуслове, заговорила с такой пылкостью, что сердце рыцаря упало в предчувствии рокового вопроса.

— Из разговора двух матросов я недавно узнала, что сегодня утром вы намерены повесить сэра Оливера Тресиллиана.

— Не тревожьтесь, — успокоил Розамунду сэр Джон, абсолютно неверно истолковав её вопрос. — Моё правосудие будет быстрым, а мщение — верным. На нок-рее уже готова верёвка, на которой он отправится в ад, где его ждут вечные муки.

Розамунда почувствовала комок в горле и поднесла руку к груди, желая унять волнение.

— А на каком основании вы намерены сделать это? — вызывающе спросила она и посмотрела сэру Джону в глаза.

— Основании? — запинаясь, переспросил он и, нахмурясь, уставился на Розамунду, озадаченный как самим вопросом, так и её тоном. — На каком основании?

Возможно, вопрос сэра Джона прозвучал нелепо, но уж слишком велико было его изумление. Он не сводил с Розамунды пристального взгляда и по огню в её глазах постепенно догадался о смысле её слов, которые поначалу казались ему совершенно необъяснимыми.

— Понимаю, — проговорил он с бесконечной жалостью в голосе, поскольку пришёл к твёрдому убеждению, что её бедный рассудок не выдержал перенесённых ужасов. — Вам необходимо отдохнуть и перестать думать о подобных вещах. Предоставьте их мне и не сомневайтесь: я сумею отомстить за вас.

— Сэр Джон, кажется, вы не понимаете меня. Я вовсе не желаю, чтобы вы мстили. Я спросила: на каком основании вы намерены повесить сэра Оливера? Но вы не ответили.

Сэр Джон смотрел на Розамунду со всевозрастающим изумлением. Значит, он ошибся: она в здравом уме и прекрасно владеет собой. И тем не менее, вместо заботливых расспросов о Лайонеле, которых он так боялся, этот странный вопрос — на каком основании он собирается повесить своего пленника…

— Мне ли говорить вам о преступлениях, совершённых этим негодяем?

Сэр Джон задал Розамунде вопрос, на который тщетно искал ответ.

— Вы должны сказать мне, — настаивала она, — по какому праву вы объявляете себя его судьёй и палачом, по какому праву без суда посылаете его на смерть.

Розамунда держалась так твёрдо и непреклонно, будто была облечена всеми полномочиями судьи.

— Но вы… — в замешательстве возразил сэр Джон, — вы — главная жертва его злодейских преступлений. Вам ли задавать мне этот вопрос? Так вот, я собираюсь поступить с ним так, как по морским обычаям поступают со всеми мерзавцами, захваченными, как был захвачен Оливер Тресиллиан. Если вы склонны проявить к нему милосердие — что, видит Бог, мне совершенно непонятно, — то вам придётся признать, что это самая великая милость, на какую он может рассчитывать.

— Вы не отличаете милосердия от мести, сэр Джон.

Розамунда мало-помалу успокоилась, волнение уступило место суровой решимости.

Сэр Джон сделал нетерпеливый жест:

— Какой смысл везти его в Англию? Что это даст ему? Там ему придётся предстать пред судом, исход которого заранее известен. К чему доставлять ему лишние мучения?

— Исход может оказаться иным, нежели вы предполагаете, — возразила Розамунда. — А суд — его законное право.

Сэр Джон в возбуждении прошёлся по каюте. Ему казалось нелепым препираться о судьбе сэра Оливера не с кем-нибудь, а именно с Розамундой, и вместе с тем она вынуждала его к этому вопреки не только его желанию, но и самому здравому смыслу.

— Если он будет настаивать, мы не откажем ему, — наконец согласился сэр Джон, почитая за лучшее хоть чем-то ублажить Розамунду. — Если он потребует, мы отвезём его в Англию и дадим ему возможность предстать пред судом. Но Оливер Тресиллиан слишком хорошо понимает, что его ждёт, и едва ли обратится с подобным требованием.