он оказался в моих руках и, поскольку я не стал его вешать, сделался моим верным помощником. Если бы я думал, что вы поверите его словам, — продолжал Сакр аль-Бар, обращаясь к Розамунде, — то приказал бы ему рассказать вам обо всём, что ему известно. Но я уверен в обратном и прибегну к другому способу. — Он снова повернулся к Джасперу. — Прикажи Али раскалить на жаровне пару железных наручников и держать их наготове.

Джаспер отвесил поклон и удалился.

— Браслеты помогут нам услышать признание из ваших собственных уст, брат мой.

— Мне не в чем признаваться, — возразил Лайонел. — Своими злодейскими пытками вы только можете принудить меня ко лжи.

Оливер улыбнулся.

— О, несомненно, ложь польётся из вас куда охотней, чем правда. Но, можете мне поверить, правду мы тоже услышим. Под конец.

Он, разумеется, издевался, но издёвка его преследовала тонкую и весьма хитроумную цель.

— И вы поведаете нам всё как было, — продолжал он, — со всеми подробностями, так, чтобы у мадам Розамунды рассеялись последние сомнения. Вы расскажете ей, как поджидали Питера в Годолфин-парке, как исподтишка напали на него и…

— Это ложь! — крикнул Лайонел и в порыве искреннего негодования вскочил на ноги.

И он был прав, о чём Оливер отлично знал, ибо для достижения истины намеренно прибег ко лжи. Наш джентльмен был дьявольски хитёр, и хитрость его, пожалуй, никогда не проявлялась с таким блеском.

— Ложь? — насмешливо переспросил он. — Послушайте, будьте благоразумны. Скажите нам правду, прежде чем пытки по капле выдавят её из вас. Подумайте, ведь мне всё известно. Ну, так как же это всё- таки произошло? Вы неожиданно выскочили из-за куста, застали Питера врасплох и проткнули его насквозь, прежде чем он успел обнажить шпагу…

— Вы лжёте! Всё было совсем не так! — яростно прервал брата Лайонел.

Чуткий слух без труда уловил бы в возгласе молодого человека искренние интонации. То действительно были слова правды — гневной, негодующей, убеждающей.

— Мне ли не знать этого? — заметил Оливер, изобразив величавое презрение. — Убив Питера, вы вынули его шпагу из ножен и положили рядом с трупом.

Издёвка Оливера достигла своей страшной цели. На мгновение забывшись, Лайонел поддался праведному негодованию. Это мгновение и погубило его.

— Ложь! — дико вскричал он. — И вы знаете это! Бог свидетель, я честно дрался с ним… — Он запнулся, судорожно глотнул воздух, и в горле раздалось глухое клокотание.

Наступило молчание. Все трое застыли, словно изваяния: Розамунда — бледная и напряжённая, как струна, Оливер — мрачный, с сардонической усмешкой на губах, Лайонел — поникший, раздавленный сознанием того, что выдал себя, бездумно устремившись в раскинутые сети.

Розамунда первой нарушила молчание. Голос её дрожал и срывался, но, несмотря на все усилия, ей так и не удалось заставить его звучать ровно.

— Что… Что вы сказали, Лайонел? — спросила она.

Оливер тихо рассмеялся.

— Полагаю, он собирался присовокупить к своему заявлению свидетельские показания, — заметил он, — то есть упомянуть о ране, полученной им в поединке и оставившей следы на снегу, и таким образом доказать, что я солгал. Право, он недалёк от истины — я действительно солгал, сказав, что он застал Питера врасплох.

— Лайонел! — воскликнула Розамунда.

Она протянула к нему руки, но тут же уронила их. Лайонел словно окаменел.

— Лайонел! — Теперь в голосе молодой женщины звучала настойчивость. — Это правда?

— Разве вы не слышали, что он сказал? — усмехнулся Оливер.

Розамунда стояла, слегка пошатываясь и не сводя глаз с Лайонела. Нестерпимая боль исказила её лицо. Опасаясь, что она вот-вот упадёт, Оливер хотел поддержать её, но Розамунда властным жестом остановила его и, призвав на помощь всю свою волю, попыталась справиться со слабостью. Однако колени у неё дрожали; она опустилась на диван и закрыла лицо руками.

— Господи, сжалься надо мной, — простонала она, и тело её сотрясли рыдания.

Безутешный плач Розамунды вывел Лайонела из оцепенения: он вздрогнул и робко приблизился к дивану. Оливер, мрачный и неумолимый, стоял в стороне и наблюдал за стремительной развязкой, которую он столь успешно ускорил. Он знал, что стоит накинуть на Лайонела верёвку, как тот запутается в ней и без посторонней помощи: сейчас он пустится в объяснения и с головой выдаст себя. Как зритель Оливер был вполне доволен спектаклем.

— Розамунда! — жалобно всхлипнул Лайонел. — Роз! Смилуйтесь! Выслушайте меня, прежде чем судить. Выслушайте и постарайтесь понять!

— Да, да, послушайте его, — подхватил Оливер, сопровождая свои слова характерным для него тихим неприятным смехом. — Послушайте его. Правда, я сомневаюсь, чтобы его рассказ был особенно занимателен.

Ирония брата пришпорила несчастного:

— Розамунда, всё, что он сказал вам, — неправда. Я… я… Я только защищался. То, что я напал на Питера исподтишка, — ложь.

Теперь Лайонела было трудно остановить.

— Мы поссорились из-за… по поводу… одного дела и как назло встретились в тот вечер в Годолфин- парке. Он оскорблял меня, осыпал насмешками. Он меня ударил и в конце концов бросился на меня. Я был вынужден выхватить шпагу и защищаться. Всё было именно так. На коленях клянусь вам! Бог свидетель, я…

Лайонел опустился на колени.

— Довольно, сэр! Довольно! — не выдержала Розамунда, прерывая объяснения, не вызывавшие у неё ничего, кроме брезгливости.

— Нет, выслушайте до конца, умоляю вас. Когда вы всё узнаете, то, возможно, будете милосерднее.

— Милосерднее? — Розамунда едва не рассмеялась сквозь слёзы.

— Смерть Питера была случайностью, — как в бреду продолжал Лайонел. — Я вовсе не хотел убивать его. Я только отражал его удары, чтобы спасти, свою жизнь. Но когда скрещиваются шпаги, всякое может случиться. Бог свидетель: его смерть — случайность. В ней повинна его собственная безумная ярость.

Розамунда подавила рыдания и смерила Лайонела жёстким презрительным взглядом.

— А то, что вы не разуверили меня и всех остальных в виновности вашего брата, тоже случайность? — спросила она.

Лайонел закрыл лицо руками, словно у него не хватало сил вынести этот взгляд.

— Если бы вы только знали, как я любил вас — даже тогда, тайно, — то, возможно, в вас бы нашлась хоть капля жалости ко мне.

— Жалости? — Розамунда подалась вперёд и будто плюнула это слово в Лайонела. — Вы просите жалости… вы?

— И всё же, если бы вы знали всю глубину искушения, которому я поддался, вы непременно пожалели бы меня.

— Я знаю всю глубину вашей подлости, вашей трусости, вашей лживости и низости.

Слёзы навернулись на глаза молодого человека, и он умоляюще протянул руки к Розамунде.

— К вашему милосердию, Розамунда… — начал он, но Оливер наконец решил, что пора вмешаться.

— По-моему, вы утомляете даму, — проговорил он. — Лучше расскажите нам о других поразительнейших случайностях. Ведь они подстерегали вас на каждом шагу. Пролейте свет на случайность, которой вы обязаны тем, что меня похитили и едва не продали в рабство. Поведайте нам о случайности, позволившей вам унаследовать мои владения. Растолкуйте случайные стечения обстоятельств, с завидным