делать? А в самом деле — что он должен был делать? Что они все должны были делать, видя перед собой следственное дело с доказательствами вины? Как сказал тот же Молотов: «Вас бы на наше место!»

Что же касается Ежова, то что вы от него хотите? Чтобы он, отвечая на недоуменные взгляды подчиненных, говорил: «Я действую так, как моя левая нога захочет да как мой зам Фриновский за бутылкой подскажет?»

Если присмотреться, то в докладе можно очень четко разделить поспеловский текст и хрущевское вранье. По стилю, по лексике, по личной, желудочной какой-то ненависти к Сталину. Но не надо, опять же, романтических предположений — отнюдь не личная злоба стала причиной появления этого документа. То есть и личная злоба тоже, конечно, но Никита Сергеевич много лет смирял себя, будучи верным соратником Сталина и, если бы нужно было, он смирял бы себя и дальше. Ничего бы не было, если бы появление этого доклада не было выгодно тем, кто пришел к власти.

Как вспоминает Хрущев, причиной того, что пресловутый доклад был прочитан перед съездом, стала совесть. «На нашей совести, — мучался он, — останутся сотни тысяч расстрелянных людей, две трети состава Центрального Комитета, избранного на VII партийном съезде. Редко, редко кто удержался, а так весь партийный актив был расстрелян или репрессирован. Редко кому повезло, и он остался живым…»

И вот, во время одного из перерывов, он начал уговаривать членов Президиума ЦК предать гласности записку Поспелова. «Как быть с расстрелами, арестами? Кончится съезд, и мы разъедемся, не сказав своего слова. Ведь мы уже знаем, что люди, подвергшиеся репрессиям, были невиновны… Это честные люди, преданные партии, преданные революции..» Ну, и так далее. На него набросились с возражениями, говорили об авторитете партии, страны — но Хрущев был непоколебим: «Скрыть ничего невозможно. Люди будут выходить из тюрем, приезжать в города к родным. Они расскажут своим родственникам, знакомым, друзьям, товарищам все, как было. Достоянием всей страны, всей партии станет то, что те, кто остался в живых, были невинно репрессированы. Люди отсидели 10–15 лет, а кто и больше, совершенно ни за что…» Ну и в итоге он переломил всех, уговорил всех и выступил с докладом.

Впрочем, не надо обольщаться на предмет совести — перед нами явно одна из очередных «сказок дедушки Никиты». «Мы уже знаем, что они были невиновны» — можно подумать, Хрущев не знал этого тогда, когда раскручивал репрессии в Москве, а потом на Украине. А если Хрущев не знал, что второй секретарь Московского обкома (к примеру) на самом, деле невиновен, то откуда мог знать это Сталин?

Как на самом деле проходили репрессии, члены тогдашнего Политбюро знали превосходно. У них были совсем другие мотивы. При внимательном прочтении даже и хрущевского текста великолепно видно, что отнюдь не муки совести послужили причиной доклада, а тот факт, что пошел процесс реабилитации и теперь ничего нельзя скрыть. Именно реабилитация невинно осужденных заставила предать гласности эту сторону жизни Советского Союза. Потому что если бы не она, то кто бы поверил свидетельству репрессированных, что те сидели ни за что? (Да поговорить с нынешними отсидевшими по уголовным делам — из них девять человек из десяти осуждены «ни за что», по ошибке.) И только факт официальной реабилитации позволял освобожденным зэкам говорить о своей невиновности. Спасибо Лаврентию Павловичу Берии, запустившему этот процесс. Неужели кто-то думает, что Хрущев, у которого руки были по локоть в крови этих самых «соратников», допустил бы реабилитацию, если бы ко времени его воцарения процесс не стал необратимым, так что надо было срочно отмазываться?

И второе — ведь в этих дебатах нет ни слова лично о Сталине. Предлагается предать гласности факт необоснованных репрессий — только и всего. Но тут неизбежно встает один из «вечных» русских вопросов — «кто виноват?» Что могли ответить на это недавние правители той самой страны, где все это совершалось? Да свалить все на мертвого, только-то и делов! Как говорил писатель Владимир Крупин по этому поводу: «Доклад Хрущева на XX партийном съезде был вовсе не для того, чтобы разоблачить культ личности Сталина, а для того, чтобы свалить всю вину только на Сталина. Ворье закричало: «Держи вора».

И вот тут-то и понадобился «культ личности» — сказка об абсолютной диктатуре в кремлевских «верхах», о том, что противление Сталину могло стоить жизни. Иначе как объяснить, что Политбюро, коллегиальный орган, позволило развернуть такую кампанию? Вы-то, родимые, куда смотрели?

Забавная мелочь о нашем радетеле «за правду». Ведь даже в «муках совести» — вы заметили, о ком говорил Хрущев? Крестьянин по происхождению — вспомнил ли он о крестьянах? Рабочий по профессии — вспомнил ли о рабочих? Нет, Никита Сергеевич говорил о вполне определенной категории репрессированных — о партийном активе. Именно они терзали его совесть, именно их он не мог простить Сталину. О крестьянах вообще ни слова, да и остальные его не слишком-то волновали. В этом основная суть «десталинизации» и борьбы с культом личности — извиниться перед репрессированными партаппаратчиками, их женами и детьми, извиниться и… заполучить их в свой лагерь. Они были очень и очень нужны Хрущеву и компании.

После того как в сентябре 1953 года Хрущев стал Первым секретарем ЦК, его команда могла устраивать первый банкет — наконец-то они пришли к власти. Но эта власть пока что была чрезвычайно шаткой, по нескольким причинам. Первая заключалась в масштабе личностей партийной верхушки. Практически все отмечают, что ближайшие соратники Сталина были людьми мелкими для занимаемых ими постов — мелкими именно как личности. Вот только выводы из этого делают, как всегда, фрейдистские — что снедаемый жаждой величия Сталин специально окружал себя пигмеями. Но так ли это? Увы, он терпеть не мог послушных и безынициативных людей, сам страдал от таких соратников и всячески третировал покорных ему «слабаков» — но ничего не мог сделать. Сталинское окружение было отборным, это были сливки, лучшие из тех, кого мог предоставить ему партийный аппарат, самые надежные и работоспособные. Уж какие были, такие были… Так что первая и основная проблема новой власти была — самоутверждение, доказательство своего права занимать место во главе государства. И тут ничего лучше «культа личности» было просто не придумать. Мол, да, Сталин был великим — но он был и великим злодеем. Да, мы — маленькие, может быть, не очень умные, но мы принесли вам освобождение… Как любимый герой нашей детворы старик Хоттабыч на арене цирка создавал и разрушал воздушные замки, так и «старик Сергеич» на глазах изумленного народа торжественно разрушил тюрьму, о существовании которой оный народ не ведал и ведать не мог, поскольку волшебник от политики ее непосредственно перед тем усилием мысли создал. Реальные тюрьмы остались в неприкосновенности, продолжались и необоснованные репрессии, по сфальсифицированным делам — три примера таких осуждений приведены в этой книге: генерал Власик, Василий Сталин, Берия, но есть и другие, и много…

Вторая проблема была — на кого опереться. Опора сталинского режима — народ — мало подходила для Хрущева и компании. К этой публике, оседлавшей тогдашний СССР, больше всего подходила фраза, оброненная Сталиным по поводу Булганина: «Он сидит на коне, как начальник Военторга». А народ, он ведь не слепой… Хрущевскому режиму нужна была своя база, пусть не такая большая, но надежная и преданная. Как и где ее взять? А тут он просто, практически даром, получал себе социальную базу, маленькую, но чрезвычайно активную. Во- первых, на сторону Хрущева автоматически становились репрессированные аппаратчики, выпущенные из лагерей и реабилитированные, а также члены их семей. Это была хорошая команда, опытная, образованная и накопившая много ненависти к режиму, который их посадил, а если немножко помочь детям репрессированных получить высшее образование и занять хорошие посты, то будет и энергичная образованная смена. Чувство семьи, личная преданность — очень полезные в политике вещи. Это сказалось в 1990-х годах, когда и сам Хрущев давно умер, — ибо вторую реабилитационную волну проводили как раз дети «детей Арбата», занявшие к тому времени хорошие посты.

Во-вторых, на стороне Хрущева оказывались диссидентствующие интеллигенты — они всегда на стороне критики и разрушения, иначе не умеют. Публика это немногочисленная, но владеющая словом и местом в СМИ, а поэтому крайне полезная. И наконец, на все это покупалась молодежь, всегда ждущая перемен. А молодежи было много. В 1953 году около 60 % населения страны составляли люди до 30 лет — война постаралась. Так что выгодно, крайне выгодно было Хрущеву все это проводить. Но и причина для