отсутствие волос. В ту минуту, когда я собирался их фотографировать, они по знаку Ольги Николаевны быстро сняли шляпы. Я протестовал, но они настояли, забавляясь мыслью увидеть свои изображения в этом виде и в ожидании возмущенного удивления родителей. Несмотря на все, время от времени их юмор вновь проявляется; это — действие бьющей ключом молодости!
Вчера вечером он читал вслух в красной зале, где находились Государыня и Великие Княжны. Вдруг около одиннадцати часов входит весьма смущенный лакей и докладывает, что начальник караула желает быть немедленно принятым Государем. Думая, что дело идет об очень важных событиях в Петрограде, — ждали вооруженного выступления большевиков против Временного правительства, — Государь приказывает немедленно пригласить начальника караула войти. Входит офицер в сопровождении двух унтер-офицеров. Он объясняет, что вызван выстрелом часового, заметившего красные и зеленые сигналы, подаваемые из окон комнаты, занимаемой Царскою Семьей. Общее полнейшее недоумение! Какие сигналы? Что это все означает? Страшное волнение Государыни и Великих Княжон. Офицер приказывает наглухо закрыть шторы, — стоит удушливая жара, — и собирается уходить. В это время выступает вперед сопровождающий его унтер-офицер и разъясняет загадку. Великая Княжна Анастасия Николаевна вышивала, сидя на подоконнике. Нагибаясь к столу, чтобы брать со стола нужные ей для работы вещи, она то загораживала, то открывала свет двух ламп с красным и зеленым абажурами, при которых читал Государь. Сконфуженный офицер удаляется.
Поезд, который должен нас увезти, еще не подошел. Оказывается, есть какие-то трения с петроградскими железнодорожниками, которые подозревают, что он предназначается для Царской Семьи. Часы проходят в ожидании, которое становится все более утомительным. Сможем ли мы уехать? Начинают в этом сомневаться (этот случай показывает бессилие правительства). Наконец около пяти часов утра нам объявляют, что все готово. Мы прощаемся с теми из сотоварищей по заключению, которые не могут ехать с нами.[67] Сердце сжимается при мысли покинуть Царское Село, с которым связано столько воспоминаний, и этот отъезд в неизвестность полон тяжелой грусти. При выезде из парка наши автомобили окружает отряд кавалерии, сопровождающий нас до маленькой станции Александровки. Мы размещаемся в вагонах, которые очень удобно обставлены. Через полчаса поезд медленно двигается в путь. Было без десяти шесть утра.
Глава XIX. Наше заключение в Тобольске (август-декабрь 1917 г.)
Какие причины побудили совет министров перевезти Царскую Семью в Тобольск? Этот вопрос трудно разрешить. Когда Керенский объявил об этом перемещении Государю, то он объяснил его необходимость тем, что Временное правительство решило принять энергичные меры против большевиков; это должно было, по его словам, повлечь за собою полосу смуты и вооруженных столкновений, первой жертвой которых могла сделаться Царская Семья; поэтому долг повелевал ему оградить ее от случайностей. С другой стороны, утверждали, что это было проявлением слабости по отношению к крайним левым, которые были обеспокоены при виде зарождавшегося в армии движения, благоприятного Государю, — и требовали его ссылки в Сибирь. Как бы то ни было, путешествие Царской Семьи из Царского Села в Тобольск совершилось при хороших условиях и без особых приключений.
Выехав в 6 часов утра 14 августа, мы прибыли 17-го вечером в Тюмень, на ближайшую к Тобольску железнодорожную станцию, и несколько часов спустя сели на пароход «Русь».
На следующий день мы проходили мимо родного села Распутина, и Царская Семья, собравшись на палубе, имела возможность видеть дом «старца», ясно выделявшийся среди изб. В этом для Царской Семьи не было ничего удивительного, потому что Распутин это предсказал. Случай снова, казалось, подтверждал его пророческие слова.
19-го, к концу дня, мы неожиданно увидели за одним из поворотов реки зубчатые очертания господствующего над Тобольском кремля и немного позже прибыли по назначению.
Ввиду того, что дом, в котором мы должны были разместиться, не был готов, мы были принуждены остаться несколько дней на привезшем нас пароходе и только 26 августа водворились в нашем новом месте жительства.
Царская Семья занимала весь верхний этаж просторного и удобного губернаторского дома. Свита жила в доме богатого тобольского купца Корнилова, расположенном через улицу, почти напротив. Охрана состояла из солдат — бывших стрелков императорской фамилии, приехавших с нами из Царского Села. Она находилась под начальством полковника Кобылинского, человека сердечного, который искренно привязался к семье, за которой должен был наблюдать. Он сделал все, что мог, чтобы смягчить ее участь.
Вначале условия нашего заключения были довольно сходны с царскосельскими. У нас было все необходимое. Тем не менее, Государь и дети страдали от недостатка простора. В самом деле, для своих прогулок они располагали только очень маленьким огородом и двором, который устроили, окружив забором широкую малопроезжую улицу, проходившую на юго-восток от дома. Этого было очень мало, и там приходилось быть на глазах у солдат, казарма которых господствовала над всем отведенным нам пространством. Приближенным и прислуге была, напротив, по крайней мере вначале, предоставлена большая свобода, нежели в Царском Селе, и они могли ходить в город и ближайшие окрестности.
В сентябре приехал в Тобольск присланный Керенским комиссар Панкратов. Его сопровождал его помощник Никольский, бывший, как и он сам, политическим ссыльным. Панкратов был человек довольно образованный, мягкий тип сектанта-фанатика. Он произвел на Государя хорошее впечатление и впоследствии полюбил детей. Но Никольский был настоящее животное, деятельность которого оказалась в высшей степени пагубной. Ограниченный и упрямый, он ежедневно изощрялся в измышлении новых оскорбительных притеснений. С самого своего приезда он потребовал от полковника Кобылинского, чтобы нас заставили сняться. Когда последний ему возразил, что это излишне, так как все солдаты нас знали, —
