сосредоточенных на границах Армении. На обратном пути он съехался в Москве с Государыней и детьми, выехавшими ему навстречу. Государь посетил военные училища и несколько раз с Государыней, Наследником и Великими Княжнами навещал городские больницы и лазареты.
Энтузиазм народа, за те пять дней, которые мы пробыли в Москве, был так же силен, как и в августе. Их Величества с сожалением покинули древнюю Московскую столицу; Государь уехал в Ставку, остальная же семья возвратилась в Царское Село.
После празднеств по случаю Нового Года, Государь продолжал свои периодические путешествия в Ставку и на фронт. Армия готовилась к решительному наступлению, которое должно было состояться в марте.
Всю эту зиму здоровье Цесаревича было вполне удовлетворительно, и уроки могли идти своим чередом. В начале весны Ее Величество заявила мне, что Государь и она решили, ввиду всех сложившихся обстоятельств, не давать пока воспитателя Алексею Николаевичу. Я принужден был вопреки тому, что ожидал, нести один в продолжение еще некоторого времени тяжелую ответственность и стараться по мере сил пополнять пробелы в воспитании Наследника. Я очень ясно сознавал, что его надо было хотя бы на несколько часов в день выводить из его обычной обстановки и ставить в непосредственное соприкосновение с жизнью. Я достал себе карту местности издания генерального штаба и наметил ряд прогулок в автомобиле, которые дали нам возможность объездить постепенно все окрестности на расстоянии 30 верст. Мы выезжали тотчас после завтрака, часто останавливаясь у въезда встречных деревень, чтобы смотреть, как работают крестьяне. Алексей Николаевич любил их расспрашивать; они отвечали ему со свойственными русскому мужику добродушием и простотой, совершенно не подозревая, с кем они разговаривали. Железные дороги в пригородах Петрограда также привлекали внимание Алексея Николаевича. Он очень живо интересовался движением на маленьких станциях, которые мы проезжали, работами по ремонту путей, мостов и т. д.
Дворцовая полиция забеспокоилась насчет этих прогулок, которые происходили вне района ее охраны и направление которых никогда не было известно заранее. Мне предложили подчиниться установленным правилам, но я не обратил на это внимания, и наши прогулки продолжались по-прежнему. Тогда полиция прибегла к новому способу охраны, и каждый день, выезжая из парка, мы неизбежно видели автомобиль, который несся вслед за нами. Одним из наибольших удовольствий Алексея Николаевича было заставить его потерять наш след; иногда это нам удавалось.
Между тем я был особенно озабочен поисками Наследнику товарищей. Эту задачу было очень трудно разрешить. По счастью обстоятельства сами собою отчасти пополнили этот пробел. Доктор Деревенко имел сына одних приблизительно лет с Наследником. Дети познакомились и вскоре подружились; не проходило воскресенья, праздника или дня отпуска, чтобы они не соединялись. Наконец они стали видаться ежедневно, и Цесаревич получил даже разрешение посещать доктора Деревенко, жившего на маленькой даче недалеко от дворца. Он часто проводил там всю вторую половину дня в играх со своим другом и его товарищами в скромной обстановке этой семьи среднего достатка. Это нововведение подверглось большой критике, но Их Величества не обращали на это внимания; они сами были так просты в своей частной жизни, что могли только поощрять такие же вкусы своих детей.
Тем временем война внесла довольно значительное изменение в наше существование. Жизнь дворца стала еще более суровой. Государь часто отсутствовал. Государыня так же, как и обе старшие дочери, всегда носила форму сестры милосердия; она делила свое время между посещениями госпиталей и многочисленными занятиями по организации помощи раненым. Она очень утомляла себя в начале войны. Она, не рассуждая, тратила свои силы, с тем пылом и страстью, которые вносила во все свои начинания, и хотя здоровье ее уже было сильно подорвано, выказывала изумительную выносливость. Казалось, она черпала большую поддержку в выполнении предпринятого ею святого дела; она одновременно находила в нем удовлетворение своей потребности самопожертвования и забвение своей тоски и опасений, которые ей внушала болезнь Наследника даже в спокойные промежутки.
Война имела еще одно последствие, столь же радостное, сколь и неожиданное, а именно — удаление Распутина на второй план. Он вернулся из Сибири в конце сентября, вполне выздоровевший после тяжелого ранения, которое подвергло его жизнь такой большой опасности. Но все склоняло к предположению, что со времени его возвращения им слегка пренебрегали; во всяком случае, его посещения стали реже. Правда, Алексей Николаевич всю эту зиму был здоров, и не было надобности прибегать к его вмешательству; таким образом он лишался того, что было источником главной его силы.
Тем не менее его влияние, несмотря на все, оставалось очень значительным. Мне пришлось в этом убедиться незадолго до того, во время страшного железнодорожнаго крушения, чуть было не стоившего жизни г-же Вырубовой. Ее извлекли почти безжизненной из под обломков вагона и перевезли в Царское Село в отчаянном, казалось, состоянии. Императрица была потрясена. Она немедленно села у изголовья той, которая была почти единственным ее другом. Спешно вызванный Распутин находился там же. Императрица в этом несчастии видела новое доказательство судьбы, ожесточенно преследовавшей, как она была в том убеждена, всех, кого она любила. И когда она в сильной тревоге спросила Распутина, останется ли жива г-жа Вырубова, он ответил:
— Бог оставит ее тебе, если она действительно нужна тебе и родине; если же, наоборот, ее деятельность вредна, Господь ее возыметь к себе; даже мне не дано знать его неисповедимых путей.
Это был, надо признаться, очень ловкий способ выпутаться из затруднительного положения. Если бы Вырубова поправилась, Распутин обеспечивал себе ее вечную признательность, так как, благодаря ему, ее выздоровление как бы вновь освящало призвание, выполняемое ею при Императрице; — если бы она умерла, Ее Величество видела бы в ее смерти неисповедимую волю Провидения и скорее бы утешилась в ее потере.[40]
Это его вмешательство вновь усилило влияние Распутина, но только временно; несмотря на все, чувствовалось, что что-то изменилось, и значение его уменьшилось. Я испытывал большое удовлетворение, убеждаясь в этом; я тем более радовался этому, что несколько времени перед тем у меня был длинный разговор о старце с швейцарским посланником в Петрограде.[41] Подробности, данные им во время нашего разговора, не оставили во мне ни малейшего сомнения насчет действительной личности Распутина. Он был, как я и предполагал, сбившимся с пути мистиком, обладавшим какой-то психической силой, неуравновешенным человеком, обуреваемым поочередно, то плотскою похотью, то мистическими стремлениями; это было существо, способное после ночных оргий неделями предаваться религиозному экстазу… Но я никогда до этой беседы не подозревал того значения, которое, не только в русских кругах, но даже в иностранных посольствах и миссиях Петрограда, придавали политической роли Распутина; значение его сильно преувеличивали, но один тот факт, что подобное влияние могло существоват, было уже вызовом общественному мнению. Кроме того, присутствие этого человека при Дворе было поводом к удивлению и осуждению для всех, кто знал разгульность его личной жизни. Я отдавал себе отчет в том, что в этом заключалась большая угроза престижу Их Величеств, и что это послужит орудием, которым враги рано или поздно воспользуются против них.
Единственным средством было бы удаление Распутина, но где была сила, способная вызвать его опалу? Я слишком хорошо знал глубокие причины его влияния на Императрицу, чтобы не бояться, наоборот, нового усиления этого влияния, если бы обстоятельства ему благоприятствовали.
Эти шесть первых месяцев войны не принесли ожидаемых результатов, и все заставляло предвидеть, что борьба будет очень долгая и тяжелая. Могли появиться непредвиденные осложнения, так как продолжение войны должно было повлечь за собой очень большие экономические трудности, грозившие вызвать недовольство и беспорядки. Все это сильно беспокоило Государя и Государыню; они имели очень озабоченный вид.
Как всегда в тяжелые и тревожные минуты, Царь и Царица черпали нужную им поддержку в религии и в любви своих детей. Великие княжны просто и благодушно относились ко все более и более суровому образу жизни во дворце. Правда, что все их прежнее существование, совершенно лишенное всего, что обычно красит девичью жизнь, приготовило их к этому. В 1914 году, когда вспыхнула война, Ольге Николаевне было почти 19, а Татьяне Николаевне только что минуло 17 лет. Они никогда не присутствовали ни на одном балу; им довелось лишь участвовать на двух-трех вечерах у свой тетки, великой княгини Ольги Александровны. С начала военных действий у них была одна лишь мысль — облегчить заботы и тревоги своих родителей. Они окружали их своей любовью, которая выражалась в самых трогательных и нежных
