Какой же тут возможен диалог? Никто, похоже, никого уже не слушает: говорит каждый, но у всех у них — только монолог.
Поэтому тезис Мартина Бубера сам по себе хорош: человечеству было бы лучше, если бы люди могли прийти к пониманию, могли воспринимать точку зрения другого, смогли становиться на его место. Такова единственная возможность для воцарения спокойствия в мире. Но он не понимает, что даже диалог, хоть сам по себе он вещь прекрасная, не принесет спокойствия в мир.
Только одна вещь может принести спокойствие в мир — когда
Это потрясающее прозрение Да Хуэя. Теперь он не ведет речь от ума; теперь он высказывает такие вещи, которые может сказать только человек опыта.
Вот где человек истинного опыта отличается от ваших так называемых моралистов, пуритан, слуг народа, религиозных лидеров.
Человек опыта не имеет десяти заповедей, нет у него никаких фиксированных моральных концепций, нет у него готовых идей и идеалов добра и зла, правильного и неправильного. Он просто поступает в соответствии с гармоничной реальностью; он не попадает в диссонанс с ней. Вот и все, что ему нужно делать: он сохраняет бдительность, чтобы не попасть в диссонанс, чтобы оставаться всегда в созвучии. В созвучии с реальностью — вы правы; в тот момент, когда вы теряете созвучие с реальностью, вы заблуждаетесь.
Это совсем другой подход к морали. Он не говорит: «Ты не должен делать этого, ты должен делать то». Никаких «должен» и «не должен». Самый простой принцип: ты не должен попадать в диссонанс с реальностью. Будь в созвучии с ней, и ты автоматически будешь на верном пути.
Вы когда-нибудь замечали, что слово «в соответствии» означает то же, что и «согласно»? Не думаю, что вы станете размышлять над этим.
Понять такого человека, как Юн Цзя, который был мастером Да Хуэя... Всегда легко неверно понять человека, подобного Юн Цзя. Трудно — почти невозможно — понять его, поскольку нет главной опоры для понимания. Вы не располагаете никаким опытом того, о чем он говорит, и каковы бы ни были ваши способы понимания, им противоречат эти утверждения. Он говорит:
Вы можете наделать из одной и той же глины множество игрушек различных очертаний — но реальность внутри у них одинакова. Все они — глина. Все сущее состоит только из сознания; даже скалы — это не что иное, как сгущенные, глубоко спящие, храпящие будды. Если вы прислушаетесь поближе, вы можете услышать их храп. Они на самом деле спят — спят так глубоко, что вам не разбудить их — они в коматозном состоянии. Но, по существу, различия нет.
По существу, мы созданы из одного и того же вещества. Человеческое вы существо, скала, дерево или будда — все это лишь формы. Человек окончательно пробужденный будет знать, что все формы — это только формы и ничего больше. Реальность внутри них одинакова, одна и та же.
Но таких людей, как Юн Цзя, обязательно понимают неправильно. Поэтому Да Хуэй и говорит:
В самом деле, через триста лет после смерти Гаутамы Будды, когда была создана первая его статуя, скульптор, который сделал это, выполнил ее специально из чисто-белого мрамора. На вопрос, почему он выбрал белый мрамор — ведь есть много других оттенков мрамора и много других видов камня, — он ответил: «Белый мрамор и Гаутама Будда, сидящий в безмолвии, имеют какое-то сходство: одна и та же красота, одна и та же мягкость, одна и та же грация».
Глядишь на некоторые великолепные статуи, и так и кажется, что статуя вот-вот раскроет глаза...
В Аджанте буддийские монахи сделали нечто совершенно удивительное. Они изрезали целую гору и сделали в ней большие пещеры; несколько пещер такие же большие, как эта аудитория, так что пятьсот человек могут очень легко сидеть в медитации в одной пещере. В каждой пещере есть скульптура Будды, а в последней пещере — скульптура Будды в момент, когда он лежит и готов отойти в вечный сон. Эта прекрасная статуя лежащего Будды настолько жива, что так и чувствуешь — в любой миг он может пробудиться.
Человек, который создал первую статую, отметил, что в мраморе есть нечто очень схожее, потому что в его мягкости, в его красоте присутствует нечто от качеств Гаутамы Будды. Наверное, сам он не был просветленным существом, иначе он сказал бы, что в статуе Гаутама Будда крепко спит, а в Гаутаме Будде статуя пробудилась. Такова единственная разница — большой разницы нет.
Мистическое утверждение такого рода можно понять лишь тогда, когда у вас начнутся определенные переживания, когда у вас возникнут моменты согласия с реальностью, моменты глубокой гармонии и единства. Тогда не только эти утверждения, но и миллионы других станут сразу же ясны вам.
Я говорил о сотнях мистиков, и — вы будете удивлены — я никогда не читал тех людей раньше. Например, этот Да Хуэй: я не знаю, что он скажет завтра, я не знаю, чем он закончит; я просто продолжаю отзываться на его изречения, по мере того как их приносят мне. Но я не должен читать Да Хуэя и другие материалы, касающиеся его жизни, его трудов, его поучений. Этим занимается ученый: он исследует все, что только сможет найти, относящееся к Да Хуэю.
Мой подход — подход мистика, а не ученого.
Это очень странный подход, потому что никто другой до меня никогда не делал подобного; это беспрецедентно.
Мистиков не интересуют другие мистики; они пришли домой, теперь они хотят отправиться в вечный сон — о чем беспокоиться? Ученые, которые не имеют никакого опыта, остаются работать над смыслом изречений и поступков мистиков. У этих бедных ученых нет ничего, кроме библиотек, других книжек; нет у них никакого собственного опыта. Поэтому все, что они делают, — как бы ни было это талантливо, как бы ни