«река» — движение; сказать «движение движется» — это абсурд. Но мост, который выглядит устойчивым и неизменным, стареет. Однажды он разрушится. Это не проворный бегун — очень медленное движение, настолько медленное, что его нельзя заметить.
Он возвратился к мастеру и сказал: «Прости меня. Река не движется, движется мост. Река означает движение, поэтому нет смысла говорить, что она движется. Настоящий вопрос — это мост».
И мастер сказал: «Тебе удалось увидеть. При правильном взгляде даже горы движутся, даже звезды движутся, потому что все пребывает в потоке. Река движется так быстро, что ты можешь увидеть это, но в том, что ты можешь видеть, не велико достижение... до тех пор, пока ты не начнешь замечать, что происходит и такое, чего ты не осознаешь».
Он знает это по своему собственному внутреннему ощущению: он тоже утратил суть, и он тоже стал частью секты...
Но, кажется, он становится немного бдительнее к ситуации; для этого есть все возможности, потому что, каким бы спящим человек ни был, он должен пробудиться раньше или позже.
Я бы очень хотел видеть, что Да Хуэй... прежде чем он закончит свои сутры, я бы очень хотел иметь право сказать вам, что он пришел домой.
Он много блуждал; он сходил с пути много раз; он совершал огромные ошибки, но все это можно простить, если он возвратится домой. Если он постигнет хотя бы в последней сутре сущность просветления, тогда все остальное можно простить.
Человек очень слаб, очень уязвим. Да Хуэй — не исключение. Когда он назвал Гаутаму Будду «варваром», он был дальше, чем когда-либо от постижения — он заблудился в джунглях. Назвать Будду варваром означает, что для человека уже нет надежды — никогда. Будда является великой надеждой в том смысле, что он показал, что сокрыто в человеческом существе, и он показал это более ясно, чем кто бы то ни было в мире.
Бертран Рассел вспоминает... Он прожил долгую жизнь, почти целое столетие, и повидал многое — это была долгая жизнь, полная великих перемен, революций, войн.
Его воспитывали с самой фанатичной христианской подготовкой, но он был человек потрясающего разума и отваги. Он отбросил всю эту подготовку, потому что он заглянул в Библию с открытым умом — не как христианин — и обнаружил столько глупых утверждений, что должен был написать книгу: «Почему я не христианин».
Но он отмечает в своей автобиографии: «Хотя я и отверг почти всю свою подготовку, эта задача невыполнима — даже после отброшенной подготовки кое-где до сих пор еще остались следы. Я осознал эти следы, когда читал Гаутаму Будду; я был безмерно удовлетворен — он является величайшим человеком, который ступал по земле. Но тут внезапно я ощутил в себе неудобство — как это кто-то может быть выше, чем Иисус Христос. И я был ошеломлен: а я-то полагал, что я больше не христианин!
Он критиковал Иисуса по многим пунктам, и с такой ясной логикой, что ни один христианский теолог не был в состоянии ответить ему! У него очень ясные вопросы.
Например, он говорит: «Иисус много говорит о сострадании, любви: возлюбите ваших врагов, возлюбите ваших ближних — что является даже более трудным, потому что враги живут где-то далеко — вам обычно нет дела до них; но ближние — это самые близкие враги, они беспрерывно изводят вас теми или иными способами».
Христиане зовут Иисуса князем миролюбия, но Бертран Рассел находит в Библии инциденты, которые доказывают, что Иисус не был человеком миролюбивым. И он попадается на очень глупых инцидентах, которые нельзя ни оправдать, ни объяснить.
Однажды они проголодались — он и его последователи, — потому что горожане отказали им в пище. Иисус был так разгневан, что когда приблизился к фиговому дереву... то был не сезон фиг, и на дереве не было никаких плодов, но он был настолько слеп в гневе, что проклял дерево: «Ты навсегда усохнешь, потому что единородный сын Божий подошел к тебе, а ты не приготовило плодов — не приветствуешь его».
Бертран Рассел говорит: «Интеллектуально я понимаю прекрасно, что Гаутама Будда является, видимо, высочайшим выражением; Иисус несравним с ним. Но где-то глубоко внутри я ничего не мог поделать... самое большее, что мне удавалось, — сказать, что оба они равны. Я не мог поместить Иисуса Христа ниже, чем Гаутаму Будду, зная прекрасно, что Гаутама Будда гораздо выше». Но это лишь интеллектуальное понимание. Религиозная подготовка уходит в бессознательное, а бессознательное впадает в беспокойство, пока вы не удовлетворите его. Только когда он согласился, что, возможно, оба они равного статуса, беспокойство исчезло.
И это говорит человек очень разумный, гениальный — не только по отношению к миру, но и по отношению к себе тоже. Он наблюдает, как функционирует его ум. Его интеллект говорит, что это совершенно точно, но его бессознательное ощущает беспокойство. Бессознательное в девять раз больше сознания, и ощущать беспокойство бессознательного — это своего рода болезнь, тошнота. Чтобы успокоиться, он соглашается, что оба, Будда и Иисус, равны, — и тотчас же беспокойство исчезает.
Да Хуэй интеллектуал. Назвав Будду варваром, раньше или позже он должен сообразить, что зашел слишком далеко — и что это слишком уродливо.
Я надеюсь, что он возвратится. Даже если он вернется в последний миг своей жизни, все остальное можно простить. Прощать — это по-человечески... Древняя поговорка гласит: «Человеческое — это заблуждаться, а божественное — это прощать». Я хочу немного изменить ее: «Человеческое — это заблуждаться, еще более человеческое — это прощать». Зачем без нужды вставлять сюда божественное? Научный ум всегда старается использовать как можно меньше гипотез.
Маниша спросила вчера вечером, видя, что Да Хуэй не обрел великое сокровище просветления: «Мы можем закончить лекции по Да Хуэю сегодня вечером?..
Я сказал: «Нет, потому что это будет несправедливо. Я громил его. Если он способен возвратиться домой, мне бы хотелось сказать о нем и доброе слово; поэтому я пройду через все сутры».
Я не знаю, что еще встретится в них. Но человек, пусть даже он интеллектуал... если он не останавливается, то рано или поздно он должен будет признать, что колесит по кругу. Есть намного большее, чем этот беспрерывный круг, но это намного большее можно увидеть, только если вы выйдете за пределы круга, как свидетель. И, я думаю, он способен — потому что каждый способен.
Вопрос лишь в том, когда вы обратитесь внутрь, когда вы отбросите свои претензии и лицемерие.
Так что я подожду две недели — она говорит, там наберется сутр еще на две недели. Если он собьется с пути, он будет бит. Но по моему ощущению, человек заинтересованный может сообразить в какой-то момент: то, чем он занимается, есть лишь интеллектуальная гимнастика, — и это может оказаться поворотным пунктом в его жизни. Если так случится, то вся эта серия по Да Хуэю станет чрезвычайно важной, поскольку она будет историей каждого человека: скитания, потеря пути, возвращение на путь, падения снова и снова, — но все же он, наконец, становится светом самому себе.
Я тоже почувствую облегчение, потому что мне не нравится никого бить. Если я увижу, как он возвращается с пониманием просветления на собственном опыте, я тоже буду чувствовать себя хорошо: «Этого человека стоило бить. Ты не колотил простого, обыкновенного идиота — он был необыкновенным!»
Я не знаю, что произойдет за эти две недели. Все зависит от Да Хуэя — сколько раз он намерен сбиться с пути, и есть ли у него потенциал к постижению, или он умрет без постижения.
Будет досадно, если он умрет без просветления. Мне хотелось бы этого празднования... и я надеюсь, что этот человек
