Да Хуэй в странном положении. Иногда он поднимается высоко и улавливает нечто чрезвычайно значительное, но это по-прежнему интеллектуально. Его слова не звучат достоверно, потому что тут же он говорит что-нибудь еще и сразу все портит. У него, безусловно, гениальный дар понимания людей, и он побывал у многих учителей и многих мастеров.

Во-первых, когда кто-то идет ко многим учителям и многим мастерам, то определенно одно: он еще не нашел человека, с которым ему следует быть. При виде нового человека колокольчики его сердца не начинают звенеть. Он все еще в поиске.

Это тоже происходит благодаря уму, который хочет все большего и большего. Он понял этого учителя, теперь он хочет чего-то большего. Он уходит к другому учителю. Да Хуэй продолжал и продолжал разыскивать учителей всю свою жизнь, однако все это странным образом было похоже на одно и то же путешествие — ничего нового. Да, время от времени он сталкивался с мастером, но у него не было глаз, чтобы распознать его. Поэтому он хотя и собирал его слова, но перемешивал их со словами тех, кто не познал ничего.

Вся его философия — это всякая всячина, но мы можем вытаскивать оттуда прекрасные бриллианты, которые попали в грязь. Бриллиант по-прежнему бриллиант, даже если он в грязи.

Эту сутру, Достигать нечего, он, видимо, услыхал от кого-то, кто действительно знает. Но он не был способен толком понять, почему достигать нечего. Это возможно понять, только когда вы просветлены. Это возможно, только когда вы увидите, что все то, чего вы хотели достичь, уже дано вам; оно присуще природе вашей самости — вот почему тут нечего достигать.

Он говорит: Деловые люди часто направляют ум, который предполагает, что нужно чего- то достичь, на поиск дхармы, где достигать нечего, — но он не открывает причины, почему нечего достигать. Истину нужно достигать, блаженство нужно достигать, красоту нужно достигать, бессмертие нужно достигать: ум может думать только в терминах достижения.

Я говорил с тысячами людей, и много раз люди приходили сказать мне: «Ты настаиваешь на медитации, но никогда не говоришь, чего мы достигнем этим. Даже если мы медитируем, мы должны твердо знать, чего собираемся достичь».

Я отвечал: «Вы не понимаете. Медитация не для достижения; медитация просто для того, чтобы обнаружить, кто вы есть. Обнаружите вы это или нет, вы одни и те же извечно. Это не достижение, это только обнаружение, открытие».

Да Хуэй, слушая мастеров, начинает выступать против ума — но своеобразно, так, как это может делать только человек ума. Вы можете заметить это по его языку, по его формулировкам... Что я подразумеваю под «умом, который предполагает, что нужно чего-то достичь»? — Это интеллектуально рассудительный ум, тот, который взвешивает и решает. Что я подразумеваю под «дхармой, где достигать нечего»? Однако он и сам не сознает, почему там нечего достигать — да потому, что у вас уже есть это!

Я говорил много раз, что моя функция в том, чтобы отнять у вас все то, чего вы не имеете, и дать вам все то, что у вас уже есть. Всего лишь тонкий слой бессознательного прячет ваши сокровища. Но поскольку ум беспокоится по поводу своей пустотности, своего неведения, то, естественно, он принимается искать и добиваться, как бы где-то стать кем-то. Но он никогда не может быть кем-то. Сразу за его пределами — уже бог, уже будда, уже пробужденный. Это очень странная ситуация: император настолько окружен нищими, что постепенно вы начинаете видеть только нищих, и не можете разглядеть императора за ними.

Она неощутима, неисчислима, к ней нет возможности применить разум или рассудок. Мое затруднение с Да Хуэем состоит в том, что я вижу, как он просто повторяет, словно попугай. Он и сам не понимает того, что говорит. Он достаточно разумен, чтобы уловить слова, высказанные пробужденными, и у него хорошая память — он может повторить их. Но я не чувствую вообще, чтобы он понимал то, что говорит.

Разве не читали вы о старом Шакьямуни на ассамблее лотоса истинной дхармы? Три раза Шарипутта искренне умолял его проповедовать, но тому просто не с чего было начать. А потом, используя всю свою силу, он смог сказать, что эта дхарма не есть то, что можно понять мыслью или различением. Это старый Шакьямуни разрешил этот вопрос окончательно, он открыл врата надлежащим средствам, и это стало начальным пунктом учения об истинной природе реальности.

Даже когда он рассказывает об инциденте такой огромной значимости, как этот... Каждый год Гаутама Будда обычно проводил специальную ассамблею, называемую лотосовой ассамблеей подлинной религии. Это было особое событие, когда все странствующие монахи могли собраться вместе, тысячи монахов. На одной ассамблее действительно произошел этот инцидент.

Шарипутта был одним из его наиболее близких учеников, и Шарипутта был председателем на лотосовой ассамблее. Он просил Гаутаму — умолял его три раза — проповедовать, но Гаутама Будда хранил молчание. Да Хуэй не понял, что молчание и есть его проповедь.

Это была ассамблея людей, которые могли понять, почему он хранит молчание. Будда высказал все то, что было необходимо высказать: «Станьте молчаливыми, и вы узнаете это». Он не произносил этого, потому что при высказывании оно загрязняется, портится; он просто продемонстрировал его своим собственным молчанием. И, конечно, когда Будда хранил абсолютное молчание, сидя с закрытыми глазами, вся ассамблея затихла, как будто там никого не было, — воцарилась полная тишина.

Шарипутта просил снова и снова, а Будда оставался молчаливым. Фактически, он проповедовал, он давал золотой ключ; он благословлял всю ассамблею своим молчанием.

Это напоминает мне Иисуса. Понтий Пилат, римский губернатор Иудеи, захотел отпустить Иисуса, потому что увидел, что тот невиновен, он не нанес никому никакого вреда. Он говорил вещи, которые задели традиционных людей, — но то была их проблема. И они не были способны убедить его... Это было бы по-человечески.

Если вы не согласны со мной — прекрасно. Несогласие не означает, что вы должны распять меня; это не аргумент, это не доказывает вашу правоту. Фактически наоборот: это доказывает вашу неправоту! Ведь вы не смогли ответить человеку, вы разгневались — вы настолько разгневались, вы до того жаждете крови, что убили человека.

Распяв Иисуса, его современники скрепили печатью его истину, признали его истину. Распятие — это признание того, что они признали свое поражение. Но прежде чем это произошло, Понтий Пилат пытался поговорить с Иисусом... и Иисус отвечал на все его вопросы. Наконец Понтий Пилат спросил: «Что есть истина?»

Иисус взглянул ему в глаза и промолчал. Понтий Пилат спросил снова: «Что есть истина?» — и так три раза. А Иисус продолжал глядеть ему в глаза, не говоря ни слова. Те, кто не понимает, могут подумать, что Иисус не знает истины; иначе, почему же он молчит? Но такова реальность: он молчит потому, что это единственный язык, на котором можно выразить истину.

Да Хуэй не уловил сути дела. Он считает так: А потом, используя всю свою силу, он смог сказать, что эта дхарма не есть то, что можно понять мыслью или различением. Будда никогда