— Коля, я вот что придумал: зачем мы здесь будем сидеть? — Англичанин вертел головой, оглядывая сумрачные углы. — Не нравится мне это место. Да и тебе, вижу, не нравится. Пойдем-ка отсюда, а? Тут есть одно местечко, красивое, я тебе покажу. Там и отдохнем на свободе. Там и побеседуем!

Он говорил по-русски почти без акцента, почти с простонародной бойкостью. И это знание языка мучило и страшило Морозова. Давало понять, что враг силен, отлично оснащен и обучен и битва с ним будет мучительна.

— Давай-ка пойдем отсюда!

Он мягко приподнял за локоть Морозова, вывел наружу. Сидевшие у порога охранники встали. Англичанин не замечал их ищущих, вопрошающих взглядов. Вел Морозова, слабо держа под руку, и охранники, приотстав, сняв винтовки, бесшумно ступали следом.

— Ты видишь, это очень бедный кишлак, но он удобен для них. Спрятан в горах. Несколько троп ведут отсюда к шоссе. Можно быстро выходить на трассу, совершать броски и атаки и опять укрываться здесь. Слава богу, вертолеты еще не пронюхали это место, и Ахматхану здесь, кажется, нравится. Мне, признаться, здесь тоже нравится. Бедность сурова и красочна. Природой дышат не только горы, но и стены домов и люди.

Они миновали несколько улиц, узких и тесных, окруженных сплошными стенами, уже в синих прохладных тенях. Лишь в редкие бойницы и щели било низкое красное солнце, зажигало противоположную стену пятном или линией, и они шли вдоль этих огней.

Пахло дымом, невидимой трапезой. Попадались женщины, дети. В открытые, вмазанные в стену ворота Морозов успел разглядеть двор с колодцем, дерево, привязанную лошадь. Зрелище колодца превратилось в мираж полно налитого ведра, опадающего капелью, и эта недоступная вода прокатилась сквозь горло мучительной судорогой.

Вышли на край селения, на утоптанный плоский пустырь, обрывавшийся круто вниз, гривами каменных осыпей. Глубоко внизу, где чернело пересохшее, наполненное глыбами русло, зарождалось подножие соседней горы. Возносилось в синих тенях. И только вершина краснела ярко и пламенно, словно внутри светился огромный фонарь.

— Вот здесь давай и присядем. Здесь хорошо, вольно. Смотри, краски, как у Рериха, верно? Подожди, ты увидишь, как меняются эти краски. Если бы не проклятая работа, не эти проклятые военные сюжеты, я снимал бы одну природу!.. Там, внизу, — он показал на откос, — поставлены мины. Вся гора заминирована. И та, напротив. Оборона важного объекта, ничего не поделаешь. Так что мы с тобой туда не пойдем. Да нам и не надо!.. Ну, присаживайся прямо на землю. Вот так! — И он ловко, гибко сел, поджав по-восточному ноги. Морозов, невольно ему повинуясь, опустился напротив. Охранники присели поодаль, держа на весу винтовки, наблюдая издали чуткими, всевидящими глазами. Сидели вчетвером над откосом, и гора держала над ними свой огромный алый светильник.

Англичанин расстегнул кожаный футляр. Обнажил панель диктофона, хромированные ручки и тумблеры. Извлек микрофон, подключил и по-английски произнес: «Добрый вечер! Добрый вечер!» Перемотал назад и, следя за стрелкой индикатора, прослушал свой записанный голос. И то, как внимательно, бережно он обращался с прибором, почему-то убедило Морозова, что ему, Морозову, пощады не будет: вся его жизнь, вся сила будут подключены к хромированному прибору, выпиты до конца.

— Я предлагаю тебе, Николай, союз! — Англичанин смотрел на горы с наслаждением, сильно вдыхая свежий воздух с горьковатой пряностью невидимых трав. Морозов воспаленными, тоскующими по влаге губами ловил тот же воздух, надеясь остудить, оросить горящую гортань. — Я исхожу из того, что мы с тобой — два европейца. Люди одной культуры, одной цивилизации, одного материка, если хочешь. Не нам с тобой гибнуть за азиатское дело, ну его к черту! Я буду несказанно рад, когда мой «боинг» из Карачи возьмет курс на Лондон… Понимаешь, вся эта наша внутренняя европейская рознь — Лондон, Париж, Москва, — все это временно. В будущем нам придется быть вместе. Жить вместе, думать вместе, сотрудничать и, быть может, сражаться вместе. Против этой же Азии. Против желтого мира, который грозит вам, русским. И против черного, цветного, который грозит нам. И вот, исходя из этой посылки, я предлагаю тебе союз. Мы — друзья! Мы — союзники! Ну, не союзники, так сотрудники! Считай, что я зачисляю тебя на время в штат агентства Рейтер. — Он весело смеялся своей шутке, и Морозов, весь начеку, ожидал основной атаки. Понимал: она впереди, и лукавая болтовня англичанина — лишь искусная уловка спеца, стремящегося запутать и сбить. Стеклышко в панели прибора, ручки и рычажки диктофона нацелены на него, как были нацелены линзы на лицо солдата-афганца. И здесь, у прекрасной горы, длится все тот же жестокий и беспощадный спектакль.

Гора у подножия темнела, а на красной вершине появился угольный цвет. Дальняя гора стала прозрачно-зеленой, словно в небо вставили глыбы льда.

— После того как мы сделаем запись, ты будешь в полной безопасности. Как только запись пойдет в эфир, ты сразу получишь иммунитет. О тебе узнают, тобой заинтересуются, тебя станут искать. Станет просто невозможно, чтоб ты бесследно исчез. Я сделаю все, поверь, чтобы тебя переправили в Европу. По линии Красного Креста, например. Лично в Лондоне направлю нашему правительству прошение о предоставлении тебе убежища. Все так и будет, увидишь! Не сомневаюсь, мы встретимся в Лондоне. Я приглашу тебя в гости, познакомлю с семьей. Сидя в удобных креслах, попивая вино, мы будем удивляться, вспоминая эти горы, этот закат, этих набожных, но, прямо скажем, свирепых людей. И будем дорожить этой памятью. Потому что тот, кто это пережил, станет искать другого, кто пережил то же самое. А мы-то с тобой пережили!

Морозов был рад его лепету. Был рад передышке, отсрочке. Искал в себе силы. Искал источник энергии, к которому мог бы припасть. Той влаги, что могла его укрепить. Не умом, не памятью, а всем, из чего состоял, припадал к дорогому и милому, звал на помощь. Они текли в нем, картины и лица, почти не имея очертаний, сливаясь одно с другим. Мать, устало идущая в снегопаде с большой продовольственной сумкой, и фонарь с метелью над ее головой. Отец, утренний, радостно-бодрый, что-то басит, напевает, и сквозь дверь его кабинета виден букет. Наташа, невеста, рассердившаяся, разгневанная, когда поцеловал ее в первый раз, и за окном электрички — весенний подмосковный лес, пестрые крыши дач.

Все это текло сквозь него, и он пил эту силу, укрепляясь для поединка.

— Конечно, ты сегодня пережил предостаточно. Хлебнул, как говорится, по горло! Это последнее зрелище, этот несчастный афганский солдатик! Понимаю, понимаю… Но ты не жалей! Будешь в старости вспоминать с наслаждением. Главное — эмоции! Погоня за эмоциями! Ты не поверишь, я по натуре тихоня. Оксфордский чистюля! Славист, изучал болгарский и русский! Надежда тетушек, дядюшек! Бросил все к черту! Лингвистику, карьеру ученого. Стал проходимцем! Землепроходцем, как вы говорите! Сколько земель я прошел! Был на вьетнамской войне, конечно, не в стане вьетконга. Был в Анголе, и, как гы понимаешь, не в кубинских подразделениях. Был в Польше, но не с Ярузельским. Вместе с войсками ходил в Эфиопию, видел, как в Огадене горят транспортеры и танки. На подводной лодке ходил к вашим водам на Севере. На Б-52 летал через полюс почти до Новой Земли. И, конечно, Москва, Ленинград, Эрмитаж, Третьяковка! Вот только не побывал на Байкале, о чем невероятно жалею!.. Так что ты, Николай, не горюй! Приедешь в Лондон, а оттуда весь мир твой! Париж! Вашингтон! Буэнос-Айрес! Хочешь — Гаити, а хочешь — Австралия! Ты молод, силен и по-своему авантюрен! Ты многого сможешь достичь!

Морозов понимал: его искушают. Отрезают ему пути. Он окружен. Сзади в сумерках чуть светлели одежды охранников, сжимавших винтовки. Внизу, почти в полной тьме, таилась круча с вживленными минами. Небо гасло, стесненное горбатой горой. У вершины, у зазубренной кромки, влажно горела звезда. Он был окружен и вел свой бой в окружении. И так не хотел погибать!

— Я испытываю симпатию к русским, — продолжал англичанин. — Со многими встречался в Москве. У меня там остались друзья. У меня есть икона «Георгий Победоносец со змием». Шестнадцатый век! Увидишь у меня книги на русском — Булгаков, Ахматова, маршал Жуков. Ты все это сможешь увидеть!.. Англосаксы, славяне и немцы — мы должны объединиться в союз. Ты полагаешь, в будущих войнах твоими союзниками будут узбеки, таджики, казахи? Они будут твоими врагами! В нашей беседе, когда я начну записывать, ты расскажешь о своих мусульманах, о солдатах из азиатских республик. Об их симпатиях к афганским повстанцам. Ну, о каком-нибудь туркмене, перешедшем к борцам за свободу. О разговорах, которые слышал. Ты ведь знаешь, надеюсь, что весь мусульманский мир стремится к единству. Стремится к былому величию. Стремится возродить халифат, доходящий до Аральского моря!

Его искушали. Ему предлагали предать. Хайбулина, грубоватого, резкого, отобравшего миноискатель на