подготовку, но при этом постоянно следите за тем, чтобы ваши подчиненные имели достаточно времени на отдых и, особенно, на сон. Люди должны вступить в бой хорошо подготовленными и свежими. Это необходимо всегда, даже если впереди верная смерть. Поэтому позвольте мне пожелать вам всем хорошего здоровья прежде всего.

Слова адмирала Угаки были также встречены гробовым молчанием. Затем на трибуне снова появился капитан 2-го ранга Ямагучи и объявил, что совещание закончено. Старшие офицеры ушли, остальные стали разъезжаться по кораблям.

Я был потрясен. Слова Ямамото и Угаки все еще звучали в моих ушах, когда я, стоя у лееров, ожидал катера, который должен был отвезти меня обратно на «Амацукадзе». Внезапно я вышел из состояния оцепенения и решил, что мне необходимо поговорить с вице-адмиралом Угаки наедине. Решив так, я направился к люку, ведущему в адмиральские помещения.

С вице-адмиралом Угаки мне приходилось сталкиваться и раньше. В прошлом я пару раз назначался посредником в ходе маневров Объединенного флота.

Когда я подошел к люку, из него неожиданно появился мой старый знакомый вице-адмирал Чуичи Нагумо. Я встал смирно и отдал честь. Нагумо, улыбаясь, приложил руку к козырьку, а затем сердечно пожал мне руку, назвав по имени.

Я давно знал Нагумо и понял, что он потрясен не меньше меня, а его бодрая улыбка не более чем попытка скрыть свое настроение, о чем говорил его хмурый взгляд. Когда он удалился, я обратил внимание на его тяжелую походку и странную сутулость.

Мне редко приходилось видеть своего бывшего командира в подобном настроении. В любой обстановке он всегда сохранял бодрое настроение, заряжая оптимизмом остальных. С нехорошими предчувствиями я спустился по трапу и постучал в каюту адмирала Угаки.

Угаки сидел за столом и по выражению его лица можно было догадаться, что он пребывает тоже далеко не в блестящем настроении.

— Разрешите, господин адмирал, — сказал я, входя. — Не уделите ли вы мне несколько минут для беседы?

— Конечно, Хара. Входите, садитесь.

Я сильно волновался и только после некоторой паузы под вопросительным взглядом адмирала решился заговорить.

— Адмирал Угаки, — начал я, — мое поведение может показаться вам дерзким и неуместным, но я надеюсь на ваше понимание. Я также надеюсь, что вы не сочтете меня человеком трусливым и не способным...

— Я знаю вас очень хорошо, Хара, — перебил меня адмирал. — Смелее. Скажите все, что хотите сказать. Вы же пришли, чтобы обсудить со мной саму целесообразность открытия военных действий против Америки и Англии? Правда?

— Так точно, адмирал. Я понимаю, что являюсь всего-навсего узким специалистом в области торпедного оружия, чтобы осмелиться критиковать решения, выработанные мозгом страны и ее вооруженных сил. Поэтому простите мне мою прямоту, господин адмирал Угаки, но я очень скептически оцениваю всю нашу стратегию. Разве мы не можем избежать тотальной войны, обойдя, скажем, Филиппины, и захватив Голландскую Ост-Индию, богатую именно теми сырьевыми ресурсами, которые, по вашим же словам, вынуждают нас взяться за оружие?

Вымученная улыбка, совсем как у Нагумо, появилась на лице адмирала Угаки.

— Что я могу сказать вам, Хара? Только то, что ваше мнение разделяют многие старшие офицеры, но его не пожелали принять во внимание. Поэтому я хочу подчеркнуть следующее. Решение принято и мы должны быть готовы к худшему. Как вам известно, адмирал Кичисабуро Номура, назначенный послом в Вашингтон, ведет сложные и длительные переговоры в усилиях достичь с американцами какого-нибудь компромисса. Мы не ищем войны. Но если нам не оставят другого выбора, мы нанесем целую серию быстрых и беспощадных ударов. Вот теория, которая принята и одобрена высшим командованием.

Я вздохнул, поняв, что все дискуссии бесполезны. Я снова попросил прощения за бесцеремонность, на что Угаки сказал:

— Успокоитесь и берегите себя. Вы один из лучших командиров эсминцев на флоте. Многое будет зависеть от вас. Прощайте, Хара. Рад буду встретиться с вами снова.

Однако эта встреча для адмирала Угаки и меня оказалась последней. Угаки удалось уцелеть, когда двухмоторный бомбардировщик «Бетти», на котором находился адмирал Ямамото с офицерами своего штаба, был сбит американскими истребителями «Р-38» в апреле 1943 года. Это произошло вблизи острова Бугенвиль (Соломоновы острова). При этом сам адмирал Ямамото погиб. Угаки уцелел, и уже когда бои шли на Окинаве, вылетел туда в качестве одного из камикадзе.

До сего дня мне точно не известно, был ли сам Угаки среди тех, кто возражал против целесообразности нападения на Перл-Харбор. Но я всегда чувствовал, что и он, и адмирал Нагумо были против этого налета. И хотя сам адмирал Ямамото был совершенно непреклонным в нанесении предварительного удара по главным силам американского флота в Перл-Харборе, он, говорят, тоже предупреждал, что японский флот сможет сражаться на равных с объединенными силами европейских держав только два года. Адмирал надеялся, что за это время политикам удастся договориться о приемлемом мире для Японии и тем самым избежать катастрофы.

С пылающим лицом и гудящей головой я поднялся на палубу. Кругом небольшими группами стояли молодые офицеры, оживленно беседуя. Я услышал, как один капитан-лейтенант сказал:

— Нам на эсминцах придется всегда сражаться с превосходящими силами противника. И именно от нас будет зависеть исход войны.

Я подумал, что он был совершенно прав. Вернувшись в свою маленькую каюту на «Амацукадзе», я взял с полки томик Сун-Ци. Труды этого древнего китайского классика по стратегии и философии уже 2500 лет являлись Библией восточных воинов.

Бессмертный труд открывался следующим заявлением:

«Военное искусство является жизненно важным для государства. Это вопрос жизни и смерти, процветания или крушения. Поэтому оно является объектом изучения, которым невозможно пренебречь».

В главе Третьей делалось заключение:

«При ведении войны сохранение своей Родины от бедствий является более важным, чем разгром и опустошение другого государства. Сохранение собственной армии является более важным, чем уничтожение армии неприятеля. Полководец, который сражался сто раз и все сто раз победил, не является лучшим полководцем. Настоящий великий полководец побеждает врага, не сражаясь с ним.

Если вы знаете врага и знаете себя, вам не нужно страшиться за исход даже сотен битв. Если вы знаете себя, но не знаете врага, то каждая одержанная вами победа будет сменяться поражением. Если вы не знаете ни себя, ни противника, вы будете побеждены в каждом сражении...»

Историческая конференция на борту линкора «Нагато» совпала по времени с уходом в отставку премьер-министра страны принца Коноэ и его кабинета. Новое правительство возглавил генерал Хидеки Тодзио. Подобная смена режима в столь критическое время сама по себе является зловещим предзнаменованием.

А что я знал о себе и о противнике? Меня часто называли лучшим командиром эсминца в Императорском флоте. Действительно, на маневрах мне удавалось достичь весьма высоких показателей в управлении кораблем и в результатах торпедных стрельб.

А что я знал о противнике? Только то, что объединенные силы США и Англии имеют превосходство над японскими в пропорции примерно 10 к 3-3,5. Это означало, что я должен пустить на дно по меньшей мере четыре корабля противника и уцелеть сам, чтобы получить какие-то шансы на победу. Если каждый из командиров японских кораблей добьется подобных результатов, тогда все будет хорошо. Но подобное развитие событий было очень даже сомнительным. Адмирал Нагумо много раз говорил мне, что гигантский промышленный потенциал Соединенных Штатов был еще одним мощным фактором, говорящим не в пользу Японии.

7 ноября 1941 года на флоте была объявлена «Боевая готовность № I». Корабли Объединенного