Командир «Сигуре» с нотками нетерпения в голосе попросил разрешения подойти к «Сендаю». Я не разрешил.

— Но это приказ командующего эскадрой! — закричал Ямагами. — Он приказывает нам подойти к крейсеру и снять экипаж!

— Нет, Ямагами, — твердо ответил я. — Я решил этого не делать. Смотрите, что делается вокруг крейсера. Мы, может быть, успеем снять с него пару человек, но погибнем все и погубим эсминец.

— Но мы получили приказ! — не унимался Ямагами.

— Приказ? — переспросил я. — Да, мы имеем приказ и давайте его выполнять. Нам отдан приказ сражаться с врагом. Идет бой, а во время боя все спасательные операции являются второстепенными...

— Но там гибнут наши товарищи, капитан 1-го ранга Хара! — в истерике закричал Ямагами. — Они гибнут на ваших глазах и просят о помощи!

Это меня разозлило и я заорал в ответ:

— Молчать! Не суйтесь не в свое дело! Пока я отвечаю за все!

Ямагами в каком-то оцепенении замолчал, а я дал команду:

— Лево руля! Полный вперед! Мы атакуем! Турбины «Сигуре» взревели, доведя скорость до максимальных 30 узлов. Я хотел присоединиться к другим кораблям и вместе организовать поиск и атаку кораблей противника. Но я не видел никого, и никто не заметил меня. Следующие 10 минут я провел в отчаянном поиске целей. Я продолжал идти южным курсом до 01:34, когда был получен приказ адмирала Омори отходить с места боя и возвращаться в Рабаул.

Омори решил выйти из боя, поскольку пришел к выводу, что нам противостоят семь крейсеров и девять эсминцев противника, действующих в двух кильватерных колоннах. К этому выводу адмирал пришел на основании ошибочных докладов с самолетов-разведчиков. Благодаря этому, два наших тяжелых крейсера всю ночь сражались с миражом, существовавшим лишь в голове командующего. В действительности четыре американских крейсера в 01:01, которые шли южным курсом, повернули на север. Это и породило иллюзию у Омори, что один крейсер противника был потоплен «определенно», а два других — повреждены. Он так и не понял, что его крейсера вели себя как двое слепых, понапрасну тратя боезапас и горючее.

При возвращении на базу на мостике «Сигуре» царило тяжелое молчание. Я думал о том, что нам еще повезло. Действуй американцы активнее, они в таком хаосе могли бы перетопить все наши корабли. 2 ноября в 20:00 мы вернулись в Рабаул. Мы вставали на якорь, когда с «Миоко» семафором сообщили: «Подводная лодка «J-104» доложила, что спасла с «Сендая» адмирала Иджуина и тридцать семь человек экипажа. С эсминца «Хацукадзе» не удалось спасти никого».

На следующее утро капитан 3-го ранга Ямагами предложил отправиться на «Миоко» и представить адмиралу Омори полный рапорт о событиях минувшей ночи. Я посоветовал ему сделать это позднее, а пока подготовить корабль к отражению воздушного налета. В последнее время американцы все чаще и интенсивнее бомбили Рабаул. У меня было предчувствие, что сегодня обязательно будет налет. И не ошибся. Самолеты противника появились с севера, стелясь над водой на высоте не более 50 метров. Предыдущие бомбежки проводились с больших высот, но сегодня тактика изменилась. Начавшийся бой оставил у меня одно из самых ярких воспоминаний войны.

«Сигуре» был первым кораблем, давшим ход в момент появления американских бомбардировщиков. За ним шли «Самидаре» и «Сирацуи».

Все орудия были задраны в небо, а их расчеты работали, как разъяренные дьяволы, ведя непрерывный огонь. Казалось, что в этот огонь вложена вся злость, порожденная неудачным исходом боя в бухте Императрицы Августы. В этот день в налете на Рабаул участвовали 80 американских бомбардировщиков «Б-25» и 80 истребителей «П-38». Большая часть из них проскользнула прямо над мачтами моих эсминцев.

Бомбардиры американских самолетов, видимо, не поняли, что это за маленькие кораблики крутятся под ними и не особенно желали тратить на нас бомбы. Всего было сброшено несколько бомб, одна из которых слегка повредила «Сирацуи». Но наши орудия вели такой огонь, что строй вражеских самолетов сразу же рассеивался, пролетая над нами. В итоге американцы добились результатов, совершенно несоизмеримых с их количеством: были уничтожены восемнадцать японских самолетов, а потоплены только два торговых судна и один охотник за подводными лодками. За эти ничтожные результаты американцы заплатили восемью бомбардировщиками и девятью истребителями, которые точно были сбиты. Кроме того, много самолетов получили такие повреждения, что, кое-как доковыляв до базы, разбились на посадке.

Обычно зенитный огонь с надводных кораблей по самолетам не бывает особенно эффективным. Но в этот день все было иначе. Самолеты противника сами входили в сплошную стену нашего зенитного огня. Я сам видел по меньшей мере пять машин, сбитых орудиями «Сигуре». (Капитан 1-го ранга Хара совершенно прав, описывая эффективность зенитного огня его эсминцев. Официальная история авиации Армии США отмечает: «...два эсминца, находящиеся у устья реки Варангой, оказались прямо на пути наших самолетов и своим огнем вынудили бомбардировщики рассеяться и заходить затем на цели в одиночку или парами». («Тихий океан» — От Гуадалканала до Сайпана, T.IV, стр. 326).)

Когда мои эсминцы вернулись на свои якорные стоянки, я с радостью заметил, что упадническое настроение, порожденное вчерашним ночным боем, исчезло. Офицеры и матросы снова шутили и смеялись.

После обеда я отправился на флагманский крейсер «Миоко» с рапортом о вчерашнем бое. После отражения воздушного налета мне было легче говорить о неприятных событиях минувшей ночи.

Адмирал Омори встретил меня, как обычно, тепло и приветливо. Выслушав мой рапорт, он, почувствовав мою нервозность, успокаивающе сказал:

— Я считаю, что вы все сделали правильно. И то, что вы держались подальше от «Сендая», когда тот находился под сосредоточенным огнем, тоже правильно. Кроме того, я особо благодарю вас за ваше сообщение в 00:45 об обнаружении противника. Больше никто не заметил американских кораблей. Если бы не это сообщение, вообще неизвестно, чем бы дело кончилось для всего нашего соединения.

Я попросил разрешения идти и уже направился к дверям, когда адмирал приказал мне вернуться. Он вытащил из кармана свой бумажник и высыпал его содержимое на стол.

— Здесь 30 иен, — ухмыльнулся он. — Это немного, но примите их как мой вклад в покупку выпивки для ваших матросов.

Видимо, я выглядел очень растерянным, потому что адмирал громко захохотал. Потом мы пожали друг другу руки и рассмеялись вместе. Видимо, до него дошел рассказ об эпизоде с возвращением меча, чтобы получить деньги на выпивку для матросов, хотя этот эпизод произошел задолго до прибытия адмирала в Рабаул.

В бою в бухте Императрицы Августы американцы одержали уверенную победу. Их эсминец «Фут», хотя и был тяжело поврежден торпедой с «Самидаре», сумел вернуться на базу. Потери в людях составили менее сорока человек убитыми и ранеными.

Японские потери были гораздо большими. На затонувшем крейсере «Сендай» погибли 335 человек. Эсминец «Хацукадзе» погиб со всем экипажем в 240 человек. Прямые попадания в тяжелые крейсера «Миоко» и «Хагуро» причинили этим кораблям некоторые повреждения, убив еще 6 человек и ранив семерых.

Омори вскоре был отстранен от командования и назначен начальником Минно-торпедной школы. От должности был отстранен и Мацубара, переведенный на береговой пост.

3 ноября в Рабаул пришла подводная лодка «J-104» со спасенными с крейсера «Сендай». Жалко было смотреть на адмирала Иджуина, когда он сходил на причал. Я подошел к нему с извинениями за то, что не мог подойти к «Сендаю» по его требованию. Он обнял меня:

— Вам не за что извиняться, Хара. Я не имел права отдавать подобный приказ. Это приказ труса.

Вскоре адмирал Иджуин был отозван в Токио. После нескольких месяцев отдыха он вернулся в южную часть Тихого океана и доблестно сражался. Иджуин погиб 24 мая 1944 года, когда во время выполнения эскортирования конвоя его флагманский фрегат «Ики» был потоплен американской подводной лодкой «Ретон».