костюме.

— Товарищ майор, могу подарить один комплект, — встрял Юрик в речь Василия Ивановича. — А то вы ходите в выцветшей «афганке» — не солидно.

— Вам слова никто не давал. Еще раз перебьешь меня — получишь выговор. Далее: тельняшки, футболки, кроссовки носить запрещаю! Только сапоги и ботинки, нательное белье, все в касках и бронежилетах. Прежде чем требовать, сами должны являться примером подчиненным, особенно замполиты! Капитан Лонгинов, проведение строевого смотра офицеров и прапорщиков назначаю в семь тридцать утра.

— Сразу с мешками и оружием? — встревоженно спросил лейтенант Шерстнев. — Не успеем.

— Ба! Шерстнев, попался ты наконец-то мне на глаза! Пожалуйста, не ходи моей тропой, не люблю, когда облизывают чашку комбата. Моя чашка священна! Стоящие в строю громко засмеялись.

— О чем вы, товарищ майор?

— Прапорщики могут быть свободны, — распорядился Подорожник оставив одних офицеров.

— Вот так, опять обломили на самом интересном месте, — громко вздохнул Бодунов.

Прапорщики нехотя ушли, сгорая от любопытства, а Чапай продолжил:

— Зашел я сегодня в одно место, а там сидит за столом Шерстнев, в моих тапочках, и чай пьет из моей любимой чашки! Сегодня тапочки одел, кружку облизал, а завтра что будет, а, Олежек? Что еще оближешь?

— Ничего другого не будет, — смущенно пробормотал лейтенант.

— А женщина может понадеяться, поверить. Даже думать не моги об этом, ишь, молочный брат объявился. Жилин, ты его чаще в караул ставь. Все караулы третьей роты с сегодняшнего дня Шерстнева. Это мой приказ!

— За что? Я к ней туда случайно заглянул, чай попить с вареньем. В первый раз, ей богу!

— Куда, куда ты заглянул? Что за гнусный намек?

— Ха-ха-ха, — вновь засмеялся весь офицерский строй.

— Вот теперь второго раза точно не будет, под халатик не залезешь, и котлеты комбата будут в целости и сохранности.

— Вы не правильно поняли, я оговорился, не то хотел сказать. Только одну котлетку съел и то чуть не подавился под вашим строгим взглядом.

— Я тебе эту котлетку до замены не забуду. Оговорился он! Разойдись!

Все гурьбой обступили Олега. Похлопывали по плечу, смеялись, успокаивали, как могли.

— То-то Василий Иванович взбешен, сам не свой от злости почему-то, а это наш Олежка его с кровати «стюардессы» теснит, — ухмыльнулся Афоня.

— Никого я не теснил, даже и не думал, это случайно получилось.

— Все в жизни случайно и совсем не специально, — улыбался Микола Мелещенко. — Теперь комбат заест нашу третью роту на боевых. Ну, ты и смельчак! Подорожнику дорогу перешел, в кровать залез.

— Болваны, сразу у всех черные мысли, — оправдывался Шерстнев

— Нет, не у всех, — улыбнулся лейтенант Арамов. — Я уверен: у тебя были только чистые помыслы — объесть комбата, отомстить за обиды через желудок. Ха-ха-ха!

— А ну вас, идите к черту! — и Олег ушел, громко матерясь.

— Попал Шерстнев в немилость и надолго, — глубокомысленно изрек Афоня. — Не ложись не в свои сани, особенно без презерватива! Молочный брат комбата! Смельчак! Ха-ха-ха…

В казарме стоял невероятный шум и галдеж. Рота суетилась, комплектуя мешки и набирая боеприпасы.

Что же делать с обувью? Имеются только кроссовки и туфли, мои облегченные сапоги сгорели у костра в Баграмке — подошва правого «дутыша» полностью расплавилась.

— Ветишка, Серега!

— Что? — откликнулся взводный.

— Тебе на сборах по горной подготовке новые ботинки выдали?

— Выдали.

— Не уступишь?

— Они сорок третьего размера. Тяжелые. Подков с шипами на них накручено штук по шесть на каждый, но по леднику ходить будет удобно. А нам, судя по карте снежные вершины придется штурмовать. Бери!

— Великоваты немного, но выбирать не из чего. Давай, черт с ними. Сам в чем пойдешь?

— В полусапожках. Пошли в каптерку, мои бахилы старшина куда-то спрятал.

Шипов и подковок на подошве, действительно, было очень много. Тяжелые, гады, каждый ботинок весом килограмма полтора. Ноги мои ноги, как вас мне жаль.

Осторожно постучав, в дверь кто-то вошел. Я оглянулся и обомлел. Словно явление Христа народу — в проходе стоял самодовольный Сашка Корнилов. Он опирался на палочку и при этом слегка раскачивался.

— Откуда ты взялся, Саня? Мы тебя списали.

— От в-верблюда! Из отпуска по б-болезни, после двух операций. М-мениски оперировали на обеих ногах, которые я повредил в горах. Теперь п-прибыл для дальнейшего прохождения службы. Н-назначен во второй б-батальон замом командира шестой роты. По горам х-ходить здоровье не позволяет.

— А что, комиссовать не могли? — удивился я. — Служил бы в Союзе.

— Н-нет, признали г-годным. В полку, п-правда, п-пожалели, вошли в мое п-положение — перевели на заставу, колени-то еще п-побаливают. А как д-дела в роте? К-кто вами командует?

— Эдик Грымов.

— Ух, ты? Б-быстро растет!

— Ротный вообще-то пока не он, а Сбитнев! Помнишь взводного из третьей роты? Но он в госпитале, ранен в лицо, ему осколком полчелюсти снесло.

— Д-дела…. А п-почему не граф Острогин?

— Почему, почему. Потому! Серж ведь как истинный «граф», то в одном месте характер покажет, то в другом. Одним словом, неблагонадежен, не внушает доверия руководству. Я, тебя Сашка, честно говоря, со времен последнего твоего рейда в Майданхшехре, не чаял больше увидеть.

И я, улыбнувшись, вспомнил давние события.

Это было еще осенью. Сашка в тот раз ушиб колено, выпрыгивая из вертолета, а после еще и оступился. Позже на подъеме к поставленной задаче еще раз подвернул ногу и совсем захромал. Вздыхал, стонал, скрипел зубами, но шел — а куда денешься! — благо высота была рядом от места десантирования. Неделю Корнилов лежал на вершине, и даже прочесывать кишлак с его взводом пошел я.

Возвращаться с гор к броне пришлось километров двадцать пешком, и не по прямой, а вниз-вверх. Эх, жаль, вертолеты не прилетели.

— Лейтенант, Корнилов! Берешь провожатым Худайбердыева и спускаешься впереди роты, — распорядился капитан Кавун. — Через нас пройдет весь батальон, и только потом мы. Чтобы тебе не отстать, иди-ка ты, дружище, впереди всех.

Здоровенный сержант подхватил вещмешок взводного, и они ушли по хребту, в сторону приближающейся к долине полковой техники. Идти по горам и без груза тяжко, а навьюченному — и подавно. Внизу, в ущелье, лежал, растянувшись до самой дороги, огромный кишлак. Возле домов бродил скот, женщины работали на крошечных земельных участках, повсюду бегала детвора. Почему-то население не ушло, наверное, не успели, настолько мы внезапно и быстро окружили район, блокировав вершины и проходы.

Пехота неделю просидела наверху, осматривая только отдельные дома и развалины, а населенный пункт прочесали афганцы: «ХАД» (госбезопасность) и «царандой» (МВД). Они немного постреляли, что-то сожгли. Затем ушли восвояси дикой, галдящей толпой, напоминающей цыганский табор.

И вот взвод за взводом батальон проходил через мои позиции. Впереди двигалось управление батальона и новый замполит, капитан Грицина, он приветливо помахал мне рукой. Капитан только сменил