— Ерунда. Но ты не слышал, как взгрел его комбат!
— Догадался еще ночью.
— Нам прилетело бумерангом, — хихикнул прапорщик.
— Подорожник сидит у дороги, там хорошие укрепления, у него теплый кунг. «Духовской зеленки» рядом с ним нет. Ему хорошо. Лучше, чем нам.
— Это точно. А как тебе одному тут?
— Мне могло быть и лучше. А ты что, не один?
— Со мной техник, нас двое. Дежурим по очереди. У нас два поста.
— Да, ротному получше, чем нам. В компании с Серегами ему гораздо веселей.
— Как Новый год будем встречать? Бутылка есть?
— Ты же знаешь, я на войне не пью и тебе не разрешаю. Не советую, ни тебе, ни Федаровичу.
— Эх, начальники, души старого прапорщика не понимаете.
Что там понимать его душу? Душа старого пьяницы! Вся его беспутная жизнь запечатлелась на лице в виде глубоких борозд, они, словно шрамы, испещрили лоб. Впалые щеки, редкая бороденка, нездоровый землистый цвет лица. Хроник-язвенник. Они с техником Тимофеем Федаровичем словно близнецы: похожи и лицами, и привычками. Выпитая водка годами углубляла морщины и увеличивала их число на помятом лице, добивала желудок и печень. А, Голубев знай себе пил, и жаловался на последствия желтухи и тифа.
— Ну, ладно, я пошел обратно, грусти в одиночку, — вздохнул прапорщик и скрылся в тумане.
С его уходом я опять задумался. Послезавтра ночью Новый год. Надо хоть как-то отметить его? А чем?
— Эй! Владимиров, Дубино! Компот мы сварить способны?
— Способны. А зачем? — спросил «одессит» Владимиров.
— Новый год! Выпьем компот в двенадцать ночи.
— Лучше б водки или самогонки, — вздохнул почти гражданский человек Владимиров, одним словом дембель.
— Тебя, «наркоша», гражданка быстро сломает с твоими взглядами на жизнь. В Новый год нормальные люди пьют шампанское! При его отсутствии мы с вами пьем компот…
Бойцы нашли алычу, сушеный виноград, на деревьях висела перезрелая айва. Сахар собрали из пайков. Будет замечательный компот!
Дубино грустно посмотрел на бак с компотом и вздохнул.
— Може брагу лучше сделать? Это мы мигом…
— Васька, дома в деревне будешь брагу и самогон гнать, а здесь — компот. На войне трезвость — норма жизни солдата!
Сержант вздохнул и побрел к костру.
Среди ночи меня разбудил ехидный голос ротного:
— Спишь опять?
— Нет, брожу по кишлаку!
— Шутишь, ну-ну. Шути. Через полчаса снимаемся. Сначала выхожу я с взводом, затем Голубев, а потом после нас уходишь ты. Понял?
— Понял. Чего ж не понять.
— Куда идем? Домой?
— Начальство скажет, когда выйдем из «зеленки».
Ночную тишину растревожил шум техники, как бы засаду нам «духи» в потемках не организовали на выходе из кишлака. Хорошо только то, что сейчас три часа ночи, и прознать, про наше отступление аборигены не успеют.
— Зам. комвзвода! Буди солдат, только тихо! — принялся я тормошить сержанта.
— А, шо! Товарыш лейтенант, «духи»? Напали? — сонно запричитал Дубино.
— Нет, все в порядке, просыпайся скорее.
Сержант Дубино понемногу приходил в себя, начинал соображать.
— Нэ напали? Тады шо?
— Тады-тады, туды-сюды. Уходим через полчаса. Солдат буди без криков, собирать манатки тихо- тихо. Собрать шмотки и по машинам. Один дозорный остается на крыше. Как техника пойдет мимо нас, тогда и мы заведем машины, а наблюдатель пусть быстро спускается, и на мою машину садится.
— Поняв, поняв. Усе поняв.
— Ну, раз «усэ поняв», то командуй, «бульба»!
Взвод зашевелился. Хорошо, что уходим, а то «духи» наверняка Новый год испортили бы обстрелами. А так домой, праздновать в общаге гораздо лучше.
Мимо нас, растревожив гулом ночной сон кишлака, помчались БМП. Вот ротный, вот Недорозий, вот гранатометчики. Мы рванулись следом. Наконец застава, на этот раз пронесло — проскочили без засады. Не останавливаясь на посту, сразу уходим к большой дороге и дальше в поле. Там развернут командный пункт полка. Артиллерия сразу начала обрабатывать оставленную нами «зеленку», прикрывая отход батальона.
Офицеры собрались вокруг ротного. Поздоровались, переглянулись и дружно засмеялись. Очень уж Недорозий выглядел ошарашенным, взъерошенным и напуганным. Тяжело быть взводным на войне после тридцати пяти, его ровесники полки и батальоны возглавляют.
— Ну как, Серега? Понравилось на боевых? — спросил Острогин.
— Да в общем-то, ничего, но могло быть и лучше, главное — почище. Да и местный народ встречает не ласково, нет цветов, оркестра, теплоты и дружелюбия.
— Ну ничего, вернешься в Читу, там тебе будет и дружелюбие, и взаимопонимание, — улыбнулся Сбитнев. — Ребята, идем домой пить шампанское?
— Неужели в Кабул? — спросил недоверчиво Недорозий.
— Пойдем домой, но только чуть позже. Ты, Серега, настоящей прелести войны еще не ощутил! Словно турист ездил на БМП да чуток в грязи повалялся. Теперь твой турпоход переходит в новую фазу, оценишь новые острые ощущения. Идем в горы в район Ниджа-раба. Это рядом, совсем рядом. Горы невысокие, пустяшные. Прикрываем с высоты ущелье, а в кишлаках будут работать десантники.
— Ни хрена себе! — крякнул Острогин. — Новый год в горах, в снегу! Бр-р-р! Я, как южный человек, протестую! Я не выдержу. Сколько издевательств и сразу все одновременно! И подрыв, и заснеженные горы!
— Ладно, Серега, живи и помни мою доброту! Останешься с техникой, и следить за техником, чтоб он не запил! А я, так и быть, покомандую твоим взводом, — сказал ротный.
— Хороший каламбур, он мне нравится так же, как и твоя идея! — обрадовался Острогин. — Я буду мысленно с вами, ночами не спать, за вас переживать, страдальцев.
— Во, гад! Уже издеваться начинает. А как его взвод без него? — поинтересовался я. — Может, я броней порулю. Еще ни разу не сачковал, все время на себе кого-нибудь тащу, да за бездельников взводных работаю.
— Не переломись, Ник! — похлопал меня по спине Острогин. — Мы тебе памятник при жизни поставим, стихи посвятим, а если что с тобой случится, то и песню о тебе, павшем герое, сложим.
— Дурацкие шутки в сторону, — оборвал ротный. — Солдатам обязательно взять спальные мешки, шапки, теплые вещи, рукавицы! В горах ночью будет дикий холод, вершины в снегу. Я — с первым взводом, замполит — со своим взводом.
— Не со своим, а со вторым. Я не командир этого взвода. Я за замполита батальона нынче…
— Хорошо, пусть будет не со своим — а со вторым. Это дела не меняет. Недорозий — с родным третьим, гранатометчики идут тоже со мной, а пулеметы отдаю взводам. Радуйтесь! Занимаем всего три высоты.
— Радуемся, радуемся, — воскликнул я. — Щедрость великого и могучего султана безгранична!
— Идем от предгорья и до задачи пешком. Нам дают миномет, — завершил постановку задач Сбитнев.
— О-о-о, боль наша невероятна, грусть наша безмерна. Надеюсь, мины несут сами минометчики? —
