— Дубино, и надо же было тебе ляпнуть матом вслух! С тебя все пошло.

— Ну вот, нашли крайнего. Чуть что, сразу Дубино. Фамилия что ли моя всем нравится? Да он уже по приходу злой был, як пёс! С порога зайшёвся.

— Да я понимаю все. Но мне от этого не легче…

Вскоре в палатку вбежал полковой писарь. Оглядевшись, он подбежал ко мне, взгляд нагло- ехидный.

— Товарищ лейтенант! Вас в штаб! В строевую часть срочно вызывают!

— Кто и зачем?

— Да капитан Бочонкин. Какой-то майор из-за вас форменный скандал закатил.

— Ну ладно, не болтай языком! Ты посмотрю прямо изнемогаешь, выполняя боевую задачу. Иду- иду.

Я вошел в штабной домик. Кабинеты гудели, как улей. Трещали пишущие машинки, трезвонили телефоны, люди бегали по коридору, из кабинета в кабинет, с бумажками, папками, гроссбухами. Строевик встретил меня удивленным и недоуменным возгласом.

— Лейтенант! Ты чего натворил?

— В смысле?

— В прямом. Тебя только и осталось под трибунал отдать. Прибежал тут новый секретарь парткомиссии, как с цепи сорвался! Начал с порога орать и топать ногами, служебную карточку твою требовать. А она, между прочим, до сих пор не пришла с предыдущего места службы, почему-то. Я ему объясняю, а он слушать не хочет, требует новую завести. Пока я ее «создавал», он вот тут, прямо у моего барьерчика топтался и багровел. Стул предлагал — не садится. Боялся, наверное, что злость через жопу пройдет. Вот, гляди, что он тебе в нее вписал: «За попытку срыва отчетно-выборной конференции соединения — строгий выговор». Так что тебе, как замполиту, можно дальше уже не служить. После этого только сорвать с тебя погоны и расстрелять! — при этих словах он добродушно засмеялся, затягиваясь сигаретой с фильтром.

— Вот спасибо, обрадовали! А то я думал: наградной на орден опять вернулся без реализации! В третий раз переписываем…

— Ты шутишь или как?

— Да какие шутки! Выговор-то он мне уже объявил — факт, а вот если еще и наградной лист вернется, тогда труба. Его заверял старый секретарь парткомиссии, а теперь будет подписывать наградные политработников Ромашица! Он-то точно его зарубит.

— Да что стряслось-то, объясни? Клуб поджег? Аллею героев снес? В клубе на сцене кучу навалил?

— Что издеваться-то? Палатку под магазин не так поставил. Спорить начал, сказал, что он пока еще не партийный босс, еще не избран и всякое на выборах бывает.

— Ха-ха-ха! Ну, ты даешь! «Не избран еще и всякое бывает». Запомни, в армии, «всякое» не бывает! Что, другого изберем, что ли? Шутник. Ну ладно, я результат твоей шутки положу к остальным служебным карточкам. Пока для истории. Весь полк ознакомлю: повеселю честной народ.

— Он, гад, орать начал, ногами топать, а мне комдив лично все как надо указал: где ставить, в какую сторону вход. Ладно, пойду, скоро генерал проверять заявятся.

Я вернулся на «объект». Бойцы как и прежде дремали, усталость этих суматошных дней их просто подкосила. После Джелалабада ни минуты отдыха, да и там мы не на курорте были.

— Дубино! Собирай солдат и на ужин, затем в роту, а я тут один буду отдуваться перед начальством.

Все ушли, а я загрустил по причине взыскания, могильной плитой рухнувшего на меня.

«Да и черт с ним, после Афгана уволюсь, к дьяволу, из армии! Долой дурдом!»

Вблизи раздались знакомые голоса, и, распахнув полог входа, ворвался потный и большой, как слон, командир полка Филатов, следом вошел генерал и «начпо», полковник Севостьянов, шачштаба Ошуев, а затем замполит Золотарев, это самый майор Ромашица и еще несколько штабных. Я встал со стола и направился докладывать, но командир полка махнул на меня кулаком, и я замер, сливаясь с белым фоном утеплителя.

Генерал огляделся и произнес: «Ну, вот, тут все хорошо. Дорожку только песочком посыпать и добавить пару столов. Все. Идем дальше!».

Ромашица злобно посмотрел на меня, ничего не произнес, я вышел вместе со всей толпой. Основной замполит полка Золотарев подозвал меня и промямлил:

— Дорожки посыпать, столы взять в клубе, поставить охрану на ночь, чтоб ничего не украли. Сейчас телефонную линию протянут связисты. Ну, а вы ступайте в роту — работать. Потом нам на совещании расскажите, что у вас тут был за эксцесс. Ростовцев, с вами одни неприятности. Совещание в двадцать три ноль ноль. Идите. Трудитесь, пока…

Пока… Это что, угроза?

Я отправился в роту, взял одного солдата, точнее вырвал его у ротного (каждый человек — на вес золота: «работы» — непочатый край), старшина выдал ему спальник.

— Колесо! Двигай обратно в нашу палатку и дежурь у телефона. Гляди, чтоб ни тебя, ни палатку, ни столы не сперли. Не проспи! И не кури, а то палатку спалишь ненароком!

— Есть, товарищ лейтенант. Я палатку изнутри завяжу и у телефона лягу на столе.

Солдат замученный работой и бессонными ночами, схватив в охапку спальный мешок, радостно затрусил в сторону клуба. Я же, взяв блокнот для указаний, отправился на очередное совещание.

Немного опоздал, но руководства все еще не было. Комсомольский полковой вождь Артюхин, делился какой-то радостью и оживленно разговаривал с полковым партийным вождем. Остальные офицеры устало дремали. Из нашего батальона я прибыл самым последним. Наш новый замполит батальона капитан Грицина глазами указал мне на место рядом с собой. Я присел, и он мне зашептал:

— Что там произошло у тебя? Все говорят, но толком никто не знает.

— А что произошло у меня, Константин Николаевич?

— Какой у вас скандал был с секретарем парткомиссии?

— Каким секретарем парткомиссии? — ответил я вопросом на вопрос, словно испорченный телефон. — Мы его еще не избрали, майор какой-то из дивизии, Ромашица, докопался.

— Ромашица это и есть секретарь парткомиссии!

— Он мне то же самое говорил, но я-то знаю, что он врет! Мы его еще не избрали и не голосовали за него. Я бы его точно не избрал, и если бы альтернатива выбора была, голосовал бы против.

— Сейчас придет Золотарев и всех нас вздует. Ты не представляешь, какую крамолу ты говоришь. Такие кандидатуры в отделе ЦК рассматривают, в ГлавПУре! Ты оспариваешь мнение ГлавПУра?

— Не уверен в правильности выбора ЦК. Хлыщ холеный и блатной. Наверное, или папа генерал, или с дочкой генерала спит.

В кабинет бесшумно вошел Золотарев, и первый его вопрос был ко мне:

— Что случилось у вас с майором Ромашицей?

— Да ничего не было. Он отменял приказ комдива, грубил, орал, хотя он пока формально никто.

— Ну, это ваше личное мнение. И теперь ваши проблемы… Приступим к совещанию.

Офицеры сочувственно мне улыбались и подмигивали. Ну, и понеслось дальше. Бред, маразм. Опять исправлять, переделывать, восстанавливать, заводить новые документы. И еще задача: готовить докладчиков к конференции. Мне, к счастью, ни одного выступающего не доверили. Зато доверили подготовить умного сержанта с легкой обязанностью, перед выступлениями руководителей менять стаканы со свежим чаем на трибуне. Остывший чай уносить, а свежий подносить. Пара пустяков. Сержанта подстричь, одеть в новое обмундирование, чтобы был «с умным, нормальным лицом, русский, коммунист».

— А у меня русского сержанта коммуниста нет, есть только хохол.

— Есть разница? — живо осведомился Золотарев. — Как вы понимаете, я имею в виду типичное славянское лицо.

— Для этого сержанта есть разница. Он с Западной Украины. Он в полку никого, кроме себя, хохлом не считает, даже секретаря парткома.