сержант Кречетов! Владимир Петрович!

— Так-так! — шумно вдохнул воздух носом Сбитнев. — Владимир Петрович, говоришь? Хорош, хорош! Замполит, а ну-ка пригласи сюда остальных недостойных представителей нашей славной роты. Посмотрим на голубчиков. Этот определенно пьян!

Глаза сержанта озорно блестели и были какие-то шальные. Личико розовое, как у молодого поросенка, но пахло от него не молоком, а чем-то кисло-сладким. Я обнюхал сержанта и сделал заключение:

— Бражка! Определенно свеженький «брагульник»! Замострячили где-то, канальи!

— Ветишин и Бодунов, ступайте в парк, разыщите Тимоху. Переройте все! Пока не найдете брагу, обратно не возвращайтесь. Мы же, вас дожидаясь, с молодыми людьми побеседуем.

Я загнал оставшихся пятнадцать человек в нашу каморку. В канцелярии моментально стало душно до тошноты.

— «Мазута», вы охренели от легкой жизни, что ли? — начал свою речь Сбитнев. — Пьянствуем, делать больше нечего? Техника обслужена, россыпь патронов и снарядов сдана? Машины заправлены?

— Так точно! — еще более заплетающимся языком ответил Кречетов. — Сделано как положено.

— И вы на радостях наеб…сь! — сделал я вывод.

— Как можно? Мы не пили! — и Ткаченко преданно посмотрел мне в глаза.

— Ни грамма! — подтвердил Сидорчук.

— В первой роте не пьют! — взвизгнул Тишанский.

— Мусулмане нэ пьют, — пискнул, блестя глазками, Рахмонов.

Все солдаты загалдели, каждый пытался выразить свое возмущение.

— Заткнуться! — рявкнул Сбитнев. — Можете даже не пытаться оправдываться! В кабинете дышать от перегара нечем! В зеркало на себя полюбуйтесь. Ну и рожи!

Бойцы, продолжая что-то возмущенно бормотать, машинально взглянули в обшарпанное зеркало, висящее на стене. Некоторые пригладили волосы, некоторые ощупывали свои лица. Воздух с каждой минутой становился тяжелее, гуще и приторнее.

— Застегнуться! — скомандовал Володя. — Почему верхние пуговицы и крючки расстегнуты? Подтянуть расслабленные ремни, а то драгоценное хозяйство бляхами отобьете!

Солдаты, бурча, застегнулись. Наступило гнетущее напряженное молчание, прерываемое усиливающимся сопением солдат. Пот лил частыми струйками по чумазым лицам, испарина плотно покрыла их унылые физиономии. Было заметно, что многих мутит, но бойцы боролись с позывами своих организмов из последних сил.

— Товарищ старший лейтенант! Откройте окошко, дышать нечем! — взмолился, не выдержав, Кречетов.

— Нет! Сейчас мы приступим к написанию объяснительных записок! Все по очереди, спешить нам некуда! — насмешливо произнес ротный. — Первыми садятся и пишут Кречетов и Рахмонов.

Бам! Дверь с треском распахнулась, и в умывальник побежали двое наиболее ослабевших механиков.

— Уа-а-а. Р-р-р. У-у. Ох-ох. Ой! — раздались оттуда громкие стоны и рычание.

Кречетов, как самый сознательный и дисциплинированный, обратился к командиру:

— Товарищ старший лейтенант! Разрешите отлучиться?

— Ну иди, отлучись, — широко улыбнулся Сбитнев. — Отблюешь — уберите за собой! А затем в ленинскую комнату с ручками и бумагой!

Когда облегчившиеся собрались в моей вотчине за письменными столами, я начал воспитательный процесс. Главная задача — выведать, где же спрятана емкость с веселящим зельем, под названием брага. Нужно найти ее, пока полуфабрикат не перегнали в гораздо более опасный продукт — самогон.

В пьянстве каялись многие, но тайну хранения остатков пойла не выдавали.

— Что ж, пишем одновременно, под диктовку! Слово в слово! Вставляем только каждый свою фамилию и звание. «Я…такой-то… признаю свою вину в употреблении спиртных напитков, точнее браги, в парке боевой техники, в ходе парково-хозяйственных работ. Заявляю, что я являюсь свиньей и алкашом и деградирующей личностью. Если я еще раз напьюсь, прошу командование перевести меня из механиков (наводчиков-операторов) в пехоту, носить пулемет в горы. Пусть мне будет хуже». Подпись. Дата. Сдать бумаги! Молодцы, нечего сказать! Я для чего разрешил собрать виноград и привезти его в полк? Для компота! Витамины жрать. А вы, как последние алкаши, этот десерт пустили на блевотину. Свиньи!

— Никифор, заканчивай разговоры говорить с пьяницами, — сказал, заглядывая в дверь, Сбитнев и распорядился:

— Всем взять тряпки, мастику и ведра. Проводим генеральную уборку казармы силами механиков. Остальные бойцы роты будут смотреть в клубе кино. Ваше кино закончилось вместе с последним стаканом.

Я собрал объяснительные, вернулся в канцелярию, где сидели, улыбаясь, офицеры.

— Ну что, нашли «дурь»? — спросил я.

— Угу! У техника на это дело нюх отменнейший. Не человек, а доберман-пинчер! «Старый» прошел вдоль ряда наших машин, потянул носом, спиртного не учуял. Двинулся к каптерке и сразу полез на крышу. Там почти полную бадью браги нашел! Сыщик! — рассмеялся Ветишин. — Верхнее чутье — великая вещь! Словно у охотничьей собаки!

— Володя, а каким образом ты, не нюхая, определил, что они пьяны? — поинтересовался Острогин.

— А ты не понял? — усмехнулся Сбитнев.

— Нет.

— Он воспользовался методом дедукции Холмса! — встрял я в их диалог. — Сержант как доложил? Кречетов Владимир Петрович. Выходит, или чудит, или сильно пьян. Раньше в склонности к шуточкам в сторону командования боец был не замечен!

— Верно! И еще характерный блеск глаз. Он мне очень хорошо знаком, я среди алакашей все детство на севере провел, — объяснил Володя. — Ну что, замполит, происшествие предотвратили, нарушители дисциплины наказаны, пора отдыхать?

— Правильно. Однако пить будем не в канцелярии. Пойдем к нам в комнату. Иначе получится нехорошо. Только что солдат воспитывали, а сами усядемся квасить, — заметил я.

— Будь по-твоему, уходим, — согласился командир. — Но что-то не глянется мне праздновать в нашем жилище. За стенкой обитает дорогой и любимый комбат. Услышит шум, ворвется, скандалить начнет.

— Приглашаю ко мне. В наше спальное помещение технарей он редко заглядывает, — предложил Тимофей.

— О! Это дело! Собирайте «стратегическое сырье» в коробку и вперед! — скомандовал, повеселев, ротный.

В маленькой душной комнатенке с одним окном, стоял спертый отвратительнейший запах грязных портянок, белья, обуви, а также мазута и солярки. Через комнату от стены к стене протянулась обвисшая веревка с прищепленными рубахами, брюками, куртками и кальсонами. В углу высилась горка нестираных носков. Прелое-перепрелое нижнее белье вперемешку с дырявыми портянками, скомканное, валялось возле шкафа. Стол оказался уставлен пустыми бутылками, стаканами, завален сухими корками и огрызками. Пустые консервные банки были переполнены окурками. Газеты, заменяющие скатерть, усеяны жирными пятнами и размазанной закуской. Обои на стенах оборвались во многих местах и свисали, словно тряпки.

— Да! Обстановочка! — вдохнул пораженный интерьером Сбитнев. — Тимоха! Сколько здесь человек живет? Сотня? Надо же так постараться захламить помещение! Не жилище, а берлога!

— Шестеро. Но еще пришлые ночуют, те, кто своим ходом покинуть помещение не может, — отозвался виновато техник.

— Нет, человеками тут и не пахнет. Здесь «бандерлоги» обитают какие-то! — рассмеялся Ветишин.

— Вот обласкал. «Бандерлога» какая-то! — возмутился Тимофей Федарович. — Я из-под машин не