Тане не хотелось уходить из музея еще и потому, что здесь сегодня она была героиней, находилась в центре внимания, пользовалась уважением таких солидных историков, как Генка и Янка, которые в школе любят задаваться тем, что они историки… А когда уйдешь отсюда, все это кончится.

Генка тоже пока никуда не торопился, но видя, что друг его помрачнел, из солидарности не стал спорить. Он только посмотрел на Таню и, чтобы успокоить ее, сказал:

— Мы проводим тебя до самой гостиницы. Я и Янка.

— С удовольствием, — подтвердил Янка, но видно было, что насчет удовольствия он врет. Счастье, что Таня была своя, — другую девчонку он вообще бы не пошел провожать.

— Только я пойду сзади, — заявил Янка. — Вы с Генкой идите впереди, а я сзади, потому что на тротуаре тесно.

И опять он соврал. Он не хотел вовсе не потому, что на тротуаре тесно, а потому, что у него испортилось настроение. А почему у него испортилось настроение, Янка и сам не знал хорошенько. Неужели из ревности? Неужели он ревновал своего друга к Тане? Нет, нет! Что вы!

Так они шли всю дорогу — Генка рядом с Таней, а сзади, в некотором отдалении, мрачный Янка.

Шаг за шагом друзья незаметно дошли до гостиницы. У подъезда остановились.

— До свиданья, Таня — любезно сказал Генка. — Вот мы тебя и довели. Сегодня больше, наверно, не увидимся.

— Наверняка не увидимся, — уже не так любезно сказал Янка. — У меня нет столько свободного времени, чтобы разгуливать по гостиницам.

— Ну что ж, — вздохнула Таня. — Тогда до свидания.

Пожала друзьям руки и ушла.

— Пойдем в рыболовный магазин, — предложил Янка. — Надоели мне все эти копья.

Генка не выразил особенного восторга, но не стал возражать. В магазин так в магазин… В рыболовный так в рыболовный. Тем более, что пора готовиться к подледному лову.

Для того чтобы попасть в главный магазин охотничьих и рыболовных принадлежностей, пришлось пройти еще квартала три по старой части города. Спортивный отдел находился на верхнем этаже огромного здания универмага. Необходимые для подледного лова принадлежности имелись в продаже в большом выборе.

У Янки просто глаза разбежались при виде всех этих сказочных рыболовных богатств. Он знал, что и Генка тоже заядлый рыбак, и поэтому был слегка удивлен, когда, восхищенно толкнув друга, заметил, что тот не разделяет его восторга.

Мысли Генки витали где-то далеко.

— О чем ты думаешь? — не вытерпев, спросил Янка. Любой бы на его месте не вытерпел: под стеклами витрины, под самым носом, лежат пакетики с импортными крючками мал мала меньше, мотки голубой лески, подводные поплавки, — а Генка ничего этого не замечает, смотрит в потолок, как будто собрался сочинять стихи. Только очень важная причина могла отвлечь его внимание. Янка стал мысленно перебирать все вероятные причины. В музее все в порядке… После музея они проводили Таню… Прощаясь, Генка был подозрительно любезен… Неужели он думает о ней? Нет, нет, так низко пасть?.. Это невозможно! Но как ни перебирал в памяти Янка все события последних часов, другой причины, которой можно было бы объяснить внезапный приступ задумчивости, не было. Толкнув друга под бок, Янка еще раз повторил:

— Генка, о чем ты мечтаешь? Неужели о Таньке?.. Но ведь мы с ней увидимся завтра же.

— Дурак, — спокойно отрезал Генка.

Янка собрался было обидеться, но следующие слова, сказанные другом, заставили его насторожиться.

— Я думаю о том, — продолжал Генка, — что надо стараться не только раскрыть преступление, но и устранить причины, его породившие.

— Устранить причины, породившие преступление?.. Но при чем здесь удочки? Я ничего не понимаю.

— Какие там удочки, — недовольно сказал Генка. Его огорчила непонятливость Янки. — Я думаю вовсе не об удочках.

— А о чем же? Ведь мы пришли в магазин… Продавщица и так уже смотрит на нас как на подозрительных.

И действительно, молоденькая продавщица, заметив, что два школьника довольно долго топчутся возле витрины, но ничего не покупают и даже не глядят на витрину, уже бросила в их сторону несколько косых взглядов.

Не обратив никакого внимания на предостерегающее замечание друга, Генка взял его за рукав, оттащил шага на два в сторону от прилавка и, нагнувшись к самому уху, прошипел:

— Запомни!.. Иностранец может украсть наконечник второй раз и спрятать его так, что больше уже не найдешь!.. Вот о чем я думал, когда говорил тебе, что надо устранить причины, породившие преступление… Понял, наконец?

Янка понял, но не так, как надо.

— Значит, ты хочешь… устранить иностранца?! — вытаращив глаза, воскликнул он.

— Ну вот еще! Зачем он мне нужен? — сказал Генка. — Я думал о том, как бы вполне приличным путем лишить его возможности повторить похищение.

Наконец-то Янка понял.

— Самый приличный путь — предупредить маму, — решительно заявил он. — Рассказать ей все! Бежим сейчас же!.. Может, он уже стянул.

— Не надо шарахаться в крайности, — осадил друга Генка. — Так быстро он этого сделать не успеет. А насчет мамы предложение неплохое. С ней надо поговорить сегодня же… Айда в музей!

Они вышли из универмага и направились к музею с таким расчетом, чтобы пройти через центральную часть города. Уже начинало темнеть. Зажглись первые огни неоновых реклам. Людей на улицах стало больше.

— Идем скорей, а то музей закроют, — торопил Янка.

— Не закроют, — успокаивал Генка, но все же прибавил шагу. Вскоре друзья опять были в музее. Бросились на выставку, взглянули на копье и облегченно вздохнули. Все было в порядке.

Теперь следовало предупредить Янкину мать, чтобы она оберегала наконечник от хищных рук иностранца. Задача предстояла довольно тонкая и довольно сложная. Как поступить? Рассказать полностью всю историю, связанную с наконечником, или только часть ее, достаточную для того, чтобы Янкина мама могла успешно выполнять свои функции бдительного стража?

Генка исходил из того, что лишних лиц никогда в тайны посвящать не следует. Надо, ничего маме не говоря, просто попросить, чтобы она внимательно приглядывала за той нишей, где висит копье Черного принца, особенно когда на горизонте покажется иностранец.

— Так она ничего не поймет, — сказал Янка, отвергая это предложение. — Еще обидится… Как будто она и без нас не знает, что надо внимательно следить за тем, чтобы ни один экспонат не украли.

— Тогда ей нужно рассказать все, — после некоторого колебания согласился Генка. — Пусть она наполнится негодованием к похитителю и повысит бдительность.

— Я боюсь, что она наполнится негодованием не к тому, к кому следует, — задумчиво почесав затылок, заметил Янка. — Ей наверняка не понравится, что мы хозяйничаем в музее, как будто это наш собственный музей, а не государственный… Ведь про Таньку тоже придется рассказать, про то, как она помогала нам восстанавливать справедливость…

— Что же ты предлагаешь? — спросил Генка.

— Я предлагаю… — начал было Янка, но не успел закончить свою фразу. В дальнем конце коридора с грохотом открылась дверь, и гулкий коридор сразу наполнился шумом голосов.

В этом шуме наметанное ухо Генки сразу уловило всхлипывания Рыжего, быструю речь возмущенного иностранца и вежливый, даже подобострастный голос Симгая.

Шум приближался. Друзья не раздумывая шмыгнули в соседний зал. И вовремя. На пороге комнаты, откуда они только что вышли, показалась живописная группа: рослый милиционер, державший за руку заплаканного Рыжего, гневно пыхтящий иностранец и Симгай со щеткой.

— Я не брал, дяденька милиционер! Честное слово, не брал! — вопил Рыжий.

— А вот сейчас мы все выясним, — степенно отвечал милиционер, не выпуская, однако, руку Рыжего. —