– Ты можешь на протяжении трех минут говорить о карандаше?

– Могу, – рассмеялась Таня. – А зачем?

– Попробуй.

– Ну, – потерла нос женщина. – Карандаш, он сделан из дерева и грифеля. Бывает окрашен в разные цвета. Им пишут по бумаге. Белой бумаге с буковками. Я сегодня этих бумажек написала не меньше десятка. И карандашом, и ручкой. Это та, которая с чернилами. Они бывают гусиные, шариковые, перьевые. Мне на юбилей работы с золотым пером подарили…

Пустынник остановил ее, положив палец на губы.

– Что? – удивилась Таня.

– Ничего. Я очень тебя люблю.

– Я тебя тоже.

– Я афишу спектакля одного встретил. «Хрустальный зверинец». Я его только на английском языке видел. Сходим сегодня?

– Конечно. А теперь извини, меня ждут.

– Разумеется, иди… – отпустил он Таню. Сам отошел к окну, прижался лбом к стеклу. – Проклятие! Эта русская земля словно пропитана каким-то ядом. Еще немного, и я начну говорить о совести…

Он резко оттолкнулся, вышел из приемной и, небрежно насвистывая, побежал по ступеням вниз.

Лена заглянула в комнату, окинула ее тревожным взглядом:

– Леша, ты где? Леша! – Однако тут до ее слуха донесся слух льющейся воды, и девушка с облегчением повернула к ванной, приоткрыла дверь и торопливо скользнула внутрь, не давая брызгам наплескаться в комнату. – Леша, ты чего?

– Чего-чего? – огрызнулся тот, подставляя лицо струям горячего душа.

– Ты чего убежал?

– А что, еще кого зарезать надо?

– Ты никого не зарезал, – покачала она головой. – Ты победил в честной схватке. Или ты, или он.

– А оно было нужно? – развернулся Дикулин. – Зачем убивать? Почему обязательно кого-то нужно убивать?! Что он вам сделал, ваш эмир? Надоел, наскучил? Значит, сразу на мясо?

– Потому, что ты стал моим избранником, Алексей. И должен был занять место эмира.

– А убивать? Убивать его зачем? Почему просто не отпустить, не прогнать, не уволить? На этой земле, что, мало места? Почему обязательно надо убивать?

– А что, много? – Лена шагнула к нему, оттолкнув к стене. – Ты это дедам своим расскажи, что в Отечественную кровью это место для тебя оплатили. Отцам своим скажи, что в Корее и Вьетнаме сатанистам силу свою показали. Однокашникам скажи, что сейчас в Чечне от рабства тебя защищают. Думаешь, им умирать хочется? Думаешь, они убийцами родились? На этой земле всегда мало места! Потому что всегда есть те, кто чтит совесть, и те, у кого ее нет!

– Ты меня войной в нос не тыкай! – отпихнул ее Дикулин. – Мы не на фронте, чтобы кровь за водичку считать.

– Эта жизнь всегда фронт, – отступила антикварщица. – Хищники кушают травоядных, травоядные топчут хищников. И каждый раз остается кто-то один. Тебе просто повезло, Лешенька. Всему вашему поколению повезло. Вы первые за четыре тысячи лет, кто за всю свою жизнь ни разу не голодал, не воевал, от холода не подыхал. Кого баловали, учили, кто привык, что каждый каприз исполняется. Привыкли вкусно кушать, тепло спать, развлекаться с комфортом. Служить вам нынче тяжело, денег вам всегда мало, работы всегда много. Забыли вы, что выжить, не сражаясь, невозможно. Потому страну свою и просрали.

– Я, что ли, просрал? – возмутился Алексей.

– И ты тоже. – Девушка опустила взгляд на свою мокрую одежду, попыталась стряхнуть с нее еще не впитавшиеся капли. – Все. Ты ее защищал? Ты задницу свою от телевизора оторвал, когда ее разоряли? Вот и помалкивай.

– А ты?

– Я обязана хранить покой Великого, и я его храню. Я выбрала эмира, которого считала лучшим, дала ему возможность сразиться с прежним. А он теперь слюни пускает. – Девушка оправила юбку и шагнула под струи душа, приблизив свое лицо к нему почти в упор: – А если Сошедший с Небес прикажет тебе идти и сражаться – ты тоже станешь биться в истерике? Скажи мне это сейчас. Ведь ты хотел принести ему клятву верности. А сможешь ли ты ее исполнить?

– Отойди, вымокнешь.

Лена отступила, посмотрела на себя и стала вдруг снимать одежду, бросая ее на пол:

– Какая теперь разница?

Раздевшись, она рывком распахнула дверь в келью, на пороге обернулась:

– Мне нужно пойти к номарии и доложить о своем позоре. Ведь ты обманул ее и отказываешься принести клятву верности?

– Нет! – скрипнул зубами Дикулин. – Я не отказывался от обещания. Раз я обещал, то клятву принесу.

– Но будешь ли ты ее исполнять? Выполнишь ли ты любую, любую волю Нефелима?

– Вот зараза! – ударил Алексей кулаком кафельную стенку. – Да, исполню! Я не привык отказываться от своего слова. И уже начал участвовать в ваших игрищах, если ты заметила.

– Вот видишь, Леша, – прикрыла дверь Лена. – Оказывается, этот экзамен пошел тебе на пользу.

– Какой экзамен?

– Проверка кровью. Ты начал понимать, что мы не играем понарошку. Что все вокруг настоящее, и за каждый шаг приходится платить настоящую цену. Школа осталась позади, Лешенька, игры кончились. Теперь все по-настоящему.

– И что такое «настоящая цена»?

– Жизнь, – кратко ответила хранительница. – Или ты ее берешь, или ты ее отдаешь. Добро пожаловать в реальный мир, малыш.

Над святилищем полз туман. Быть может, чародейки, что обитали в здешних краях, затеяли новое колдовство, а может – это был пар из сотен ртов собравшихся на небольшой поляне женщин. В центре святилища – там, где берегини встречали просителей из окрестных племен, – в этот раз лежала подпертая по краям бревнами высокая куча мелкого черного хвороста. Большинство хранительниц предпочитали не смотреть на это зловещее сооружение, разглядывая либо чистое небо, либо темные острия кольев в высоком тыне.

Наконец, похрустывая белым снегом, к святилищу подошли еще две женщины в полотняных туниках. Они шли бок о бок, словно подруги, о чем-то негромко переговариваясь. Одна, пожилая, с желтым морщинистым лицом, была обрита наголо, вторая имела длинные волосы, доходящие до плеч. На краю поляны прибывшие остановились, и пожилая указала молодой на сложенную кучу:

– Тебе туда, Вилия.

– Прощай, номария, – кивнула та, вышла вперед и поднялась на возвышение.

– Ты считала и считаешь, что была права, девочка моя, – сказала глава Клана. – Ради правоты своей ты пошла на предательство и клятвопреступление, поступилась нашим мнением и пожертвовала своей судьбой. Так иди же до конца. Ты готова пожертвовать собой ради смертных? Так сделай это, и не заставляй никого из нас принимать грех на свою совесть.

– Нас рассудят весы Анубиса, сестра, – ответила девушка, подняла глаза к небу, постояла так около минуты, потом резко распрямила пальцы.

Пересушенный хворост занялся сразу со всех сторон, почти мгновенно превратившись в столб алого пламени. На хранительнице затрещали, скручиваясь, волосы, начала чернеть туника. Девушка сжала кулаки и стиснула зубы, пытаясь перебороть боль, но жар оказался сильнее ее воли, и, уходя к вратам Дуата, она выкрикнула этому миру свой последний вздох: – Слове-ен!!!