кухне — от всего этого веяло женским, материнским, тем самым, чего так не хватало Моцарту. Все это было не из его безалаберной — из тихой, мирной жизни, именно этот порядок соответствовал желанному и подспудно искомому порядку в душе, найти который мешали характер, образ мыслей и сплошным потоком привходящие обстоятельства.

Он достал из холодильника бутылку водки, неизвестно откуда взявшуюся — вчера никакой водки не оставалось, это он помнил наверняка, как, впрочем, не было и баночного пива, и соленых огурчиков — не иначе Нонна успела смотаться на рынок.

«Вера — девчонка, — принялся рассуждать Моцарт, выпив за здоровье хозяйки. — А я — старик. А Нонна — совсем другое… Мудрее, домовитее. К тому же Моцарта любит. — По телу, тесня головную боль, расползалось приятное тепло. — Э!.. Да не из-за меня ли она вчера надралась?.. И эта уборка, и холодильник. Ну, не из-за Веры же?.. Раскусила, выходит, чего моей душе не хватает?.. Вот тебе, понимаешь, и «логика чувств»!»

Опустошив банку пива, он вернулся в спальню, нетронутую уборкой и потому походившую на рыночную площадь после омоновского налета. Вера, разметавшись, спала на смятой постели. «Топ- модель! — заключил Моцарт. — По части внешности, конечно, Нонка ей не чета».

Две женщины, две комнаты, две половинки мира, разные и прекрасные каждая по-своему. Две половинки Моцарта, как две половинки его жизни — в вечном настоящем и фантастическом прошлом, воплощенном в загадочной биографии и музыке Вольфганга Амадея.

Будить Веру он не стал, снова отправился в ванную и поливал себя из душа холодной водой, пока окончательно не пришел в норму. Оказалось, Нонна успела отутюжить его рубаху и брюки, о чем он собирался просить Веру, но, может быть, и хорошо, что не попросил, потому что она должна была сделать это сама, как сделала Нонна, тем самым укоротив невидимую ниточку, уже привязавшую его к ней.

О пережитых неприятностях напомнили носки и туфли Сухорукова.

«Вот запрусь тут с двумя бабами и никуда не пойду! Пить, есть, отсыпаться — с работы все равно выгнали, найду другую. Как говорил учитель, времена меняются, а людей резать нужно всегда и везде…»

Прикрыв дверь и примостившись на пуфике у полки с телефоном, он нехотя набрал ординаторскую.

— Алло!.. Это Першин. С кем я говорю?

— Владимир Дмитриевич?.. Это Лена. Боже, с вами все в порядке? — встревоженно затараторила молоденькая медсестра.

— А почему со мной должно быть что-то не в порядке? — насторожился Моцарт.

— Вы уже приехали?

— Откуда?

— Как?.. Зайцев сказал, вас направили в командировку… Несколько секунд он молчал, силясь сообразить, как бы

побольше выведать, не сболтнув при этом лишнего, чтобы не подвести главврача, очевидно, таким образом пытавшегося выгородить прогульщика перед персоналом.

— Да, со мной все в порядке. Зайцев у себя?

— Кажется… Позвать? Или вы перезвоните?..

— Нет, зачем же звать, я перезвоню. Кто там за меня, Леночка?

— Ночью Анатолий Ефремович дежурил, а сейчас Нина Васильевна.

— Ладно, спасибо…

Стоило ли звонить Зайцеву? А если стоило, то как разговаривать с ним — благодарить за выручку или рассказать правду?

«В зависимости от настроения!» — решил Моцарт и набрал номер.

— Алло?..

— Николай Борисыч?.. Першин на проводе.

— Моцарт?! — отчего-то обрадовался звонку главврач. — Как ты там?! Алло!.. Ты где?! — складывалось впечатление, что он на передовой во время артобстрела.

— Хм… известно где, — многозначительно ответил Моцарт, предоставив говорить патрону.

— Ясно, ясно, можешь не говорить!.. Слушай, у них там что, своих военмедов в Бурденко не хватает?.. Ты не обижайся, но я распорядился тебя не табелировать. Пусть Минобороны или Минздрав оплачивают, раз они мобилизовали тебя в срочном порядке. А мне пришлось четыре операции переносить!.. Ладно, что там у тебя?! Стреляют много?..

Моцарт почувствовал, как на лбу у него выступают капли пота и квартиру заволакивает пороховая гарь.

— Алло! Николай Борисыч! — в тон главврачу прокричал он. — Алло!.. Алло!.. Что-то связь ни к черту!.. — И нажал на рычаг, создавая иллюзию повреждения кабеля.

В прихожей появилась невыспавшаяся Вера в пеньюаре на голое тело.

— Привет. Всем наливают?

— Привет. — Докурив, Моцарт вернулся на кухню, достал из холодильника банку пива и протянул ей.

— Что-то случилось?

Говорить с нею о том, в чем еще до конца не разобрался сам, не хотелось.

— Эй! — Она присела на корточки, провела указательным пальцем у него перед глазами. — Эй, ты где?

— В Чечне, — серьезно ответил Моцарт и посмотрел ей в глаза. — Кто-то позвонил Зайцеву из Минздрава или из Минобороны и сообщил, что я откомандирован в район боевых действий.

— О-ля-ля! Час от часу веселей. — Вера села на табуретку, достала из пачки стомиллиметровую сигарету «Мальборо». Схваченные на лету проблемы она препарировала быстро и тщательно — не столько из небогатого журналистского опыта, сколько благодаря опыту своей прошлой жизни. В прошлой жизни Вера была волчицей.

— И что все это значит? — на белом высоком лбу ее проявилась складочка мысли.

Такой Вера нравилась Моцарту больше, но именно такой он ее почти не знал: разговоры на серьезные темы их отношениями не предусматривались.

— Насколько я могу судить, у этой банды хорошие связи. Хотя о причастности к ней кого-то из Минздрава нетрудно было догадаться: ассортимент медикаментов наводил на размышления.

— Человек, который на них работает, не хирург, — резонно заметила она. — Иначе на кой бы черт им понадобился ты.

«Или не такой хирург, — подумал про себя Моцарт. — Посмотрел бы я, как кто-нибудь другой проделал подобное!..»

— Или другого хирурга не оказалось рядом, — сказал он вслух.

— Пойдешь в МУР?

— А где я был раньше?

— Раньше ты пил водку у Нонны и занимался со мной любовью. Если в этом есть состав преступления…

— А тебе не кажется, — перебил ее Моцарт, — что я живу До тех пор, пока молчу?.. Если они обеспечили алиби моему отсутствию через Минздрав или Минобороны, то уж в МУРе-прокуратуре у них все схвачено и там меня давно поджидают!

Она помолчала, не найдя что возразить.

— Ладно, Вера. Забыли. Хватит об этом, хватит! — Он почувствовал раздражение от того, что не может скрыть от нее своей растерянности. — Я в самом деле ни черта не знаю, где был, кто эти люди. Дай мне немного денег на дорогу.

— Куда?

— Домой.

— Зачем?

— Переобуваться! — чмокнул ее в щеку Моцарт для порядка. — Оставь мне свои сегодняшние координаты. Так я, по крайней мере, не буду чувствовать себя в одиночестве.