Потому что сложный эволюционный процесс, рассчитанный как минимум на семьдесят лет, решили провернуть за «500 дней». Так и человек. Если резко бросает пить — теряет чувство юмора и социальной справедливости.
— Да понял я, Саня, понял, к чему ты клонишь. Ладно, иди, остограмься, я подожду.
Нежин изучил повадки старого опера, как свои собственные пять пальцев. Неожиданно возникшее желание выпить означало, что он учуял след. И действительно, через три минуты Каменев вышел из кафетерия бодрым и порозовевшим.
— Где же этот чудило, — задал он риторический вопрос. — Опять выходит на космические масштабы?
— По-другому не работает, — усмехнулся Нежин.
— Вот паразит-одиночка!.. Ну, ничего, я его разыщу. В конце концов, кто из нас старый опер — я или он?..
Вернувшись домой, Каменев набрал коммутатор на Петровке.
— Алло!.. С кем имею?.. Это ты, Галочка?.. А кто же еще, моя хорошая!.. Конечно, я. Как наша связь, без брака?.. Ну, молодчина! Надо бы повидаться, устроить «междусобойчик», по рюмочке чаю выпить… Хорошая идея, говоришь?.. Ну так а я о чем! Слушай, Галочка, возьми-ка ты мой номерочек на контроль. Не затруднит?.. Да, хулиганы одолели. Призывают, понимаешь, на штурм Кремля. А это, оказывается, противозаконно… Вот, спасибо, красавица… Ага, прямо сейчас и возьми… Ничего, что подслушаешь, у меня от тебя секретов нет. Целую нежно. Всегда твой Александр Каменев.
Он скинул куртку, посмотрел на себя в зеркало. Чувствуя прилив сил и бодрое расположение духа, решил сделать приятное жене — побриться.
— Кто из нас старый опер? — спросил он, включив электробритву и глядя на свое отражение. — Я или ты?
24
Когда Аракелов постучал в номер, Светлана еще спала. Не здороваясь, он положил пакет на стол, отсчитал сто тысяч.
— Никуда не высовывайся, — сказал он недовольно. — Завтрак в пакете, обед закажешь в номер.
Она сидела на кровати и раскачивалась из стороны в сторону в какой-то прострации.
— Может быть, он хотел отбить меня у Язона? — предположила она неуверенно.
— Что? Отбить?! Он убить тебя хотел, дура! Убить!
Она замерла, уставилась в одну точку на полу.
— Что им известно обо мне? — резко спросил Аракелов. — Правду говори! Я должен знать.
— Адрес. Барракуда ехал за тобой до самого дома.
— Какая у него машина?
— Белый «мерседес» Язона. Но после вчерашней перестрелки они на нем не поедут. Барракуда может быть на синем «джипе».
— Кто охраняет Севостьянова?
— Не знаю,
— Если Чалый и этот Рэмбо убиты, он мог остаться без охраны?
— Не знаю.
— Закрой за мной, — Аракелов направился к двери. — Ни куда не выходи и не вздумай напиться. Здесь тебя не найдут, я предупрежу своих людей внизу.
— Мне вес равно, — сказала она с неподдельным безразличием и, не дожидаясь его реакции на эти слова, дважды провернула в замке ключ. Потом сняла трубку: — Гарсон! Бутылку коньяку в 345-й!
Насчет «своих людей внизу» Эдик, возможно, «брал на понт»…
Он заехал на Лубянку, оставил «ауди» в гараже и взял оперативную «волгу». Если эта сука рассказала о нем Пименову (а в том, что это именно так и было, он почти не сомневался), действовать предстояло, не мешкая. Новый закон о контрразведке предоставлял право не называть источник информации о готовящемся преступлении. Это было кстати. На всякий случай Аракелов письменно изложил все, что ему было известно о «Руне» со слов Светланы и могло стать поводом для официальной проверки. Затем изъял из досье Севостьянона его давнее письменное обязательство о сотрудничестве с КГБ и оставил эти документы в сейфе. Предупредил своих парней из отдела охраны, с которыми они не раз наведывались к зарвавшимся бизнесменам. На каждого из последних было заведено досье, прижимавшее их если не к «стенке», то к долгосрочному тюрзаку. Механика была несложной: согрешившим предлагалось выкупить досье за сумму в твердой валюте — не больше, чем стоят десять лет пребывания на свободе. Никакого насилия — контрразведка не рэкет, а крепкие парни нужны были лишь на тот случай, если охранники облагаемого «налогом» бизнесмена вздумают открыть огонь первыми. Отказ платить мог повлечь за собой заведение уголовного дела в соответствии с законодательством, но за все годы его «промысла» такое случилось лишь однажды, когда вместо того, чтобы выкупить досье и тем самым раз и навсегда избавиться от неприятностей, миллионер из нефтепрома пустил себе пулю в лоб.
Аракелов подъехал с тыльной стороны дома на Хорошевской, оставил «волгу» во дворе, нашел нужный подъезд и быстро поднялся по лестнице. Навинтив глушитель на ствол семизарядного «кольта», поставил предохранитель в положение, предотвращающее случайный выстрел, и, опустив пистолет в карман длиннополого кожаного пальто, позвонил в 31-ю квартиру.
Дверь отворил какой-то толстомордый пацан с голубыми глазами и вьющимися кудрями.
— Кого? — спросил он вызывающе, жуя жвачку.
— Тебя, — быстрым, точным ударом ноги в пах Аракелов согнул его пополам, ударил ребром ладони по шее и, отбросив на середину прихожей, вошел в квартиру. «Макаров» из-под мышки бесчувственного телохранителя оказался в его руке.
Глядя на вошедшего с нескрываемым страхом, Севостьянов попятился к столу.
— Привет, Алик, — устало опустился в кресло Аракелов и направил на хозяина ствол. — Сколько лет, сколько зим. Узнаешь меня?
Севостьянов кивнул.
— Ну, вот и хорошо. Садись, чего стоять-то. В ногах правды нет.
Севостьянов сел за стол, спрятал руки.
— Достань-ка для начала свой «вальтер».
— Какой… «вальтер»? — спросил тот растерянно, не ожидая, что чекист знает о пистолете.
— Тот самый, Алик, тот самый. Который тебе мои люди подсунули на толкучке, в семьдесят шестом, Когда ты по вечерам стирал обосранные от страха штаны. Ну? Я жду, не дури. Севостьянов выдвинул верхний ящик письменного стола.
— Возьми двумя пальцами за ствол и брось на диван.
Аракелов взял с дивана пистолет, разрядил, проверил затвор и швырнул хозяину.
— Оставь себе на память о той кассирше из Таганрога, которую ты из него замочил. Рассказывай, как жил, что делал.
Севостьянов с трудом заставил себя раскрыть рот:
— Ты же сам… все… знаешь.
— Не все, Алик, не все. Не знаю, например, зачем ты хотел убрать Свету. Чем она тебе не угодила? Красивая женщина. Ревность, что ли? Так это на тебя не похоже. Ты же педераст.
Севостьянов низко опустил голову,
— А ты у нее не спрашивал? — сказал он чуть слышно.
— О чем?
— Откуда у нее, например, квартира в центре? Кто ей «хонду» оплатил?
