детство, — должно быть, тогда он был в кинотеатре в последний раз и смотрел не иначе как «Чапаева».

Светлана подошла к буфетной стойке, купила, стакан соку.

Евгений сел на банкетку возле окна с французской шторой, развернул «Русскую мысль».

«Подойти сейчас да познакомиться, — промелькнула в голове типично русская мысль. — А что?.. Так, мол, и так… Понравилась. Вас, случайно, не Светой зовут?.. Где-то я вас видел. Вы, случайно, не в 345-й школе учились? Нет?.. Жаль… А в Зарайске на даче Пименова Валентина Ивановича не бывали?.. А это, случайно, не ваша фотография у меня в кармане оказалась?..»

Мелодичный звонок позвал зрителей в зал. До самого начала сеанса никто к Светлане не подошел, она никого не высматривала. Когда стемнело и на экране возникли титры, сидела одна, рядом были свободные места.

Евгений устроился позади нее, тремя рядами выше. Развалившись в кресле, достал из кармана сырок и стал есть, поглядывая то на экран, то на Кирееву.

Фильм назывался «Телохранитель» и был состряпан на киевской студии Довженко. И хотя Евгений к киногурманам себя не относил, с первых же кадров понял, что никогда подобного дерьма не видел. Почти до середины фильма он старался разобраться, кто здесь герой, кто телохранитель, кто на кого работает и кто кого и от кого охраняет. К героям, вероятно, следовало относить тех, кто чаще всего появлялся на экране. Он засек время и стал считать частоту появления каждого. Вначале получалось, что героем был какой-то алкоголик, который пил водку, изрекал банальные псевдофилософские сентенции и то и дело падал с раскладушки. Но в конце концов этого героя сбросили с вертолета, и стало понятно, что он не главный. Какой-то человек (то ли гэбист, то ли мафиози) сказал по этому случаю фразу: «Какого парня потеряли», из чего можно было сделать вывод, что погибший был его собутыльником. Дальше чаще других стал появляться еще один тип, который занимался чем угодно, только не охраной. К тому же он едва ли был профессионалом: пьяный отпрыск какого-то ответработника, к которому его непонятно с какой целью приставили, одним ударом сбил этого «телохранителя» с ног, выстрелил в него и поехал себе кататься с девицами. К сожалению, фильм на этом не кончался — героя вылечили. В больнице его навестил генерал КГБ, которого Евгений вначале принял за мафиози, и поручил ему войти в доверие к некоему престарелому военспецу с целью получения секретной информации…

Семь из пятнадцати зрителей, клюнувших на название, откровенно спали. Двое в заднем ряду целовались. Пятеро смотрели на экран отсутствующим взглядом, никто из них не смеялся, и Евгений понял, что фильм — не комедия. Светлана сидела неподвижно, к концу сеанса стало ясно, что она пришла сюда отоспаться.

Финал фильма превзошел все ожидания. Персонаж (слово «телохранитель» здесь, очевидно, употреблялось в каком-то иносказательном смысле) откопал в куче мусора некий длинный предмет, напоминавший фаллос и микрофон одновременно, поставил его на треногу и направил на окно одной из квартир. Тут же за кадром послышался заплетающийся голос какого-то алкоголика, и надо было обладать очень богатым воображением, чтобы догадаться, что голос принадлежит давно усопшему генсеку Брежневу…

Зрители, шокированные халтурной продукцией украинского кинематографа, расходились молча.

«Лучше бы она пошла отсыпаться на трио бандуристов!» — с досадой подумал Евгений, выходя на улицу.

В течение следующего часа вслед за Киреевой ему пришлось зайти в кафе на Астрадамской, доехать троллейбусом до Бутырского вала, купить в гастрономе «Арктика» пачку чая себе и банку «чаппи» Шерифу, съездить на Савеловский вокзал, вместе с подопечной изучить железнодорожное расписание, минут двадцать посидеть на деревянном диванчике в зале ожидания, побывать на старом Миусском кладбище, трижды приблизиться к ней на расстояние вытянутой руки, когда она подходила к телефонам-автоматам и тщетно пыталась до кого-то дозвониться…

На третий раз по звуку номеронабирателя Евгений догадался, что звонит она к себе домой. Это многое проясняло: Киреева спешила вовсе не на просмотр «телохранителя по-киевски», а просто убежала из дома и слонялась по городу без какой бы то ни было цели, опасаясь возвращаться. Звонки ее были не иначе как наивной проверкой — если бы кто-то и организовал в ее квартире засаду, то едва ли стал бы снимать трубку.

Уставшая, безразличная ко всему, она добралась по Сущевке до «Рижской» и спустилась в метро.

В двенадцать часов дня Севостьянов вернулся домой. На этот раз его сопровождал Рэмбо — старый, проверенный рецидивист, которого после очередного налета едва удалось откупить у милиции.

Невозможно определить то состояние, в котором пребывал Севостьянов после загадочного убийства Чалого. Где-то он вычитал, что собака, нападая, защищает вовсе не хозяина, а себя — страх рождает агрессию. Правда, страха Севостьянов не чувствовал, он давно уже свыкся с мыслью, что если его когда- нибудь возьмут, то платить придется за все сполна, накрутят по полной и возврата уже не будет: слишком много народу полегло, слишком много крови пролито и пальчиков оставлено.

Нет, он не чистоплюй Язон, этот уйдет вчистую, сомнения нет. Подставить едва ли подставит, но вытаскивать из цугундера не потужится. А потому, положившись раз и навсегда только на себя, Севостьянов денег на подкуп не жалел.

Рэмбо был жесток. Рта понапрасну не раскрывал, любил работать в одиночку, но работал, не в пример Чалому, без ума. Тот в недавнем прошлом был спецназовцем, видел столько крови, что перестал отличать ее от воды из крана. С ним и посоветоваться было не грех. Ха, Чалый! Он всегда выходил сухим из воды, никогда и нигде не засвечивался. Под стать ему был разве что Барракуда. «Углы» были матерыми и злыми. Бывшие сотрудники спецслужб, невостребованные явно продешевившим на сей счет государством, были опытными и расчетливыми, но когда дело касалось их обидчиков, в злости «углам» не уступали.

Чалый превосходил Рэмбо во всем. Как он погиб, для всех оставалось загадкой.

Трезвея час от часу, Севостьянов силился разобраться в происшедшем. Того, что Язон пригласит Кирееву на деловую встречу с Дьяковым и Погорельским, ни предположить, ни объяснить он не мог. И это после подозрения, высказанного им на совете!.. После провала, который предстояло уладить на пикнике с китами, заплатив половину стоимости товара.

Вчера, увидев в доме Кирееву, Севостьянов почувствовал, как у него подкосились ноги. Что Язон хотел этим доказать? Кому? Севостьянову?.. Ты, мол, ее подозреваешь, а я за нее спокоен. Глупость. Или сам проверял?.. Севостьянов видел, как вслед за Светкиной «хондой» Барракуда покинул двор на пименовском «мерседесе». Но это было уже после того, как он послал Чалого… на смерть. Если бы знать, что все-таки там произошло, и кто его, такого опытного, уделал! Тогда бы удалось сориентироваться, подготовиться к удару, действовать, а не мотаться по квартире в бессильной злобе, будто раненый зверь.

Он вспомнил вчерашний вечер в подробностях. Как, увидев Кирееву, подозвал Чалого. Ему ничего не нужно было объяснять, он был соавтором маленькой провокации с горе-сыщиком, красная цена которому — сто баксов в базарный день. В то, что он дотянулся до особняка, верить не хотелось, но ему было поручено следить за каждым шагом Киреевой, и… чем черт но шутит! «Проверь, — сказал Севостьянов Чалому. — Дурак не дурак, а чтобы нас с тобой, а тем более Погорельского с Дьяковым, здесь засек, совсем ни к чему. Еще возьмется личности устанавливать, наломает дров». Чалый улыбнулся. «Понятно, — сказал. — А хорошо бы, Алик Романович». — «Что?» — «Чтобы он здесь оказался».. — «То есть?» — «Зачем мы ему деньги платили? Вот и представился случай Светкин «хвост» Язону показать». Нет, Чалый определенно заслуживал большего, чем имел. Голова! Умел силки расставлять. «А если он на нас с тобой укажет? Думаешь, не поверит ему Язон?» «А мы сделаем так, что не укажет. Я внешнюю «зачистку» на себя возьму. Если вдруг обнаружу его — сообщу по рации, но охранникам Язона близко подойти не дам. Устрою ему «попытку вооруженного сопротивления». А там — в цистерну, с мертвого-то какой спрос?» Знал бы Валера,