Молодой репортер
Комната наверху. Доктор Эдж, по-видимому, только что осмотрел Кендла.
Доктор Эдж
Вы, мистер Кендл, вероятно, захотите услышать еще чье-нибудь мнение…
Кендл
Доктор Эдж. Я всего лишь местный врач, по горло увязший в работе…
Кендл. Я очень вам обязан за все, что вы вчера ночью для меня сделали, поэтому, если вам от этого станет легче, можете мне сказать, что со мной. А если вы предпочитаете не рассказывать, тогда не надо. Но я скажу вам вот что. Я чувствую, мое время уходит, как песок из лопнувшего мешка. Часть моего «я» уходит – не в какой-то другой мир, но в наш, земной, на много лет назад. Сейчас я здесь, а в следующее мгновение – я уже вижу перед собой ряд тополей или темный пруд, заросший лилиями, на которые я глядел последний раз, когда вас еще не было на свете. Почему далекое прошлое становится таким близким, когда мы стареем?
Доктор Эдж. Не знаю.
Кендл. Сказано по-мужски. Так что со мной?
Доктор Эдж. Одностороннее воспаление легких, по-моему. Усталое сердце. Истощение нервной системы.
Кендл. Да-да. Вы сообщаете бедняку, что у него не так уж много денег…
Доктор Эдж. Ну так вот, мистер Кендл. У вас мало сил для борьбы с болезнью, и вы не должны попусту их тратить. Никаких волнений. Никаких эмоций. Может быть, мне следовало бы помалкивать относительно вашего пребывания здесь, но я не могу брать на себя такую ответственность. Ваши родные и друзья должны узнать…
Кендл. Моя жена давно умерла, но мой сын и моя дочь и, вероятно, его дочь и ее сын, двое моих внуков, сейчас уже в пути…
Доктор Эдж. Я обязан предупредить их: никаких сцен, никаких волнений.
Кендл. Попытайтесь. Но мой сын – преуспевающий делец, и на него произведет впечатление только диагноз преуспевающего дельца от медицины…
Доктор Эдж. Найдется и такой. Я побился об заклад с женой, что это будет Джеффри Брок.
Кендл. Моя дочь Гермиона, бедная девочка, – она испытала все. А теперь стала истеричкой и слишком много пьет. У меня взгляды весьма либеральные, так что уж если я говорю «слишком много», значит, так оно и есть. Ее сын и моя внучка Фелисити… Ну, это не имеет значения. Но будут и другие посетители – такие, для которых я не человек, а собственность. Я Должен стать достоянием нации, чтоб они водили ко Мне экскурсии – два шиллинга за вход. К тому же мне принадлежит немало ценностей, и кое-кому из этих молодчиков было бы очень выгодно, если бы меня признали психически больным…
Доктор Эдж. Ну, это вам не угрожает. Что же вы сделали вчера, мистер Кендл? Убежали от них?
Кендл
Доктор Эдж. Да?
Кендл. Как же его зовут?… Тед? Боб? Берт? Что-то в этом роде. Ден? Нет. Стэн – вот как. Скажите женщине внизу или моему другу, этому коротышке Томми, что, когда придет Стэн, я должен поговорить с ним. Это очень важно…
Доктор Эдж. Хорошо. Но не волнуйтесь…
Кендл. Мне сразу стало легче, как только я вспомнил то, что так долго не мог вспомнить. Доктор, там, на дне моего чемодана, вы найдете угольный карандаш, а если вы мне его не дадите, я сам его достану, как только вы уйдете. И еще я хочу снять со стены это уродство. Я знаю – это чужая собственность, но подобных вещей не должно быть ни у кого. Вот так, я вам очень благодарен…
Доктор Эдж
Кендл. Не забудьте передать насчет юноши по имени Ден.
Доктор Эдж. Вы сказали – Стэн…
Кендл. Совершенно правильно – Стэн.
Доктор Эдж. Не забуду.
Кендл
Доктор Эдж. Великолепно. Но не удивляйтесь, если все это примет вид яйца всмятку и чашки слабого чая.