схемы, люди испытывали чувство гордости: все-таки сохранили все это, пронеся через огонь, голод, болезни. Запас сухой рыбы, спички разделили на всех. Каждый должен был все это иметь при себе на случай аварии. Виктор Тимофеевич дал каждому по рыболовному крючку с «Сатурном».

Дождь не унимался. Селиткан продолжал прибывать. Каким неудержимым казался он в своих попытках вырваться из теснины! Река была коварная, неумолимая, и путники понимали, какой опасности они подвергают свою жизнь.

— Надо бы оставить какой-то след о нашем пребывании здесь, — предложил Борис.

— Обязательно. Как это мы раньше не сообразили, ведь, если погибнем, никому и в голову не придет искать нас на Селиткане, — спохватился Хорьков.

Задержались, решили оставить записку. Затесали широкой плешиной толстую ель, так, чтобы притес был далеко виден с реки. Написали крупно:

Виктор Тимофеевич достал лист бумаги, четким почерком вывел:

Записка была написана в двух экземплярах. Один завернули в бересту, прибили деревянными гвоздями к ели пониже надписи, а другой вложили в материал.

И вот настали последние минуты расставания с землей. Только теперь с необыкновенной ясностью эти люди поняли, как дорог им берег и как хорошо, привычно на нем.

Когда уже все было готово к отплытию, Хорьков отвязал причальную веревку, сплетенную из тонких тальниковых прутьев, еще раз окинул беспокойным взглядом реку. Селиткан, набирая силу, бугрился зелеными валами, нес на своих горбах смытые деревья, валежник, лесной хлам. А ниже, у мысов, стальная лента реки курчавилась белой пугающей гривой, за которой ничего не видно.

На корме за веслом вместе с Хорьковым стояла Татьяна. Носом управляли Полиенко с Абельдиным. Плот оттолкнули шестами, и он медленно стал разворачиваться, словно с болью отрываясь от родных берегов. Течение подхватило его как добычу, окружило попутными волнами и бросило в синеющую муть глухого ущелья навстречу злобному рокоту реки. Люди напряглись, прилипли к веслам в остром ожидании...

Удачно проскочили белую гриву. Промельнули первые мысы. Еще минута — и исчезла с глаз последняя стоянка с допотопным балаганом и догоревшим костром, с надписью на толстой ели. А впереди, зажатый тисками могучей тайги, еще пуще злобился Селиткан.

Ветер дул попутный. Река забавлялась плотом: кидала к берегам, зарывала в волны, набрасывала на подводные камни, расшатывала и без того непрочное суденышко. Люди не отходили от весел, одолевая как могли кривуны. Словно на экране, сменялись в быстром беге пейзажи. Давно остались позади первые страшные минуты. За ними незаметно, легко, как в забытьи, прошли часы и десятки километров пути. Люди поверили в себя, в плот, в реку. Острее стали их зрение и слух. Мышцы на руках онемели от напряжения.

За кривуном неожиданно показался широкий плес. Река за сливом потеряла бег, разлилась далеко тиховодиной. Ну как не обрадоваться! Руки размякли, отстали от весел, на душе отлегло. Теперь можно было передохнуть, не причаливая к берегу. Вспомнили про еду.

— Хорошо пронесло, зря боялись, — говорил Хорьков, устраиваясь на помосте и заталкивая кусок сухой рыбы в рот.

— Но радоваться еще рано, — отвечала Татьяна.

— Неужели ты и теперь сомневаешься?

— Нет, я боюсь верить, боюсь еще раз обмануться.

И все-таки путники почувствовали облегчение. Синеющая даль, куда нес их полноводный Селиткан, теперь казалась доступной.

Дождь перестал. В облаках появились прорывы, выглянуло солнце. Темные ели и береговые стланики заблестели разноцветными огнями в бесчисленных каплях воды. Воздух потеплел, и над таежной синевой, залитой ярким светом, заклубился туман.

За плесом река неожиданно сузилась, и путники услышали ее предупреждающий рев. Все схватились за весла. Лицо Хорькова окаменело от напряжения.

— Слушай! — крикнул он встревоженно.

Плот подхватило течением, окружило наносником. Потемневшая вода, врываясь в горловину, набрала скорость и вдруг, споткнувшись о подводные камни, вздыбилась, как заарканенный зверь, и, взметнувшись, упала в глубину, на торчащие из пены обломки камня. Суденышко взлетело на край мутного горба и скользнуло в пустоту. Плот пронесся мимо черной глыбы на расстоянии вытянутой руки, но корму ударило, накрыло вершиной свалившейся в омут лиственницы. Кто-то неистово закричал, ударившись о сучья лиственницы.

Всех окатило буруном. Лиственница, к счастью, зацепилась корнями за камни, отстала, а плот понесло дальше. Хорошо, что рюкзаки были привязаны к бревнам. Селиткан метался в теснине скал, срезая поросшие лесом берега, нес плот с головокружительной быстротою. Люди стояли у весел, гребли, силясь подчинить израненное суденышко своей воле.

Уже вечерело. С востока давил сумрак. Просторнее становилось в ущелье, и река будто присмирела. Но вот впереди неожиданно показался обрывистый остров, рассекавший своим изголовьем реку почти пополам. Все насторожились. Издали еще труднее было определить, куда сворачивает основное русло реки. Пока держались середины. Течение становилось быстрее.

— Бери вправо! — крикнул Хорьков.

Река действительно больше разливалась вправо.

Боковая стремнина легко подхватила плот. Но за поворотом Селиткан неожиданно сузился, понесся быстрее. Перед глазами путников, слегка наискосок, перегораживая реку, вырос завал из подмытых и свалившихся с острова огромных лиственниц, часть деревьев корнями еще держалась за остров. Поток в бешеном разбеге налетал на завал, бушевал над ним, кипел, как в пороге. На быстрине плот вышел из повиновения.

— Ложись! — прогремел голос Хорькова.

Сильный толчок снизу. Плот бросило на что-то твердое, и он с треском разлетелся на бревна, исчез под навесом. Людей и рюкзаки смыло в воду.

Бориса ударило спиной об лесину, и он повис над потоком, зацепившись телогрейкой между двумя лиственницами. Остальных пронесло дальше. Татьяна беспомощно билась в потоке, захлебываясь. Абельдина выбросило на мель, и он видел, как Хорьков поймал Татьяну, как вытащил ее на берег и снова бросился в воду. Вода уносила рюкзак с материалом. Виктор Тимофеевич догнал его и, преодолевая бешеное течение, пытался прибиться с грузом к краю переката, но поток нес его дальше, на скалу. Он вовремя повернул назад. На воде сбросил с себя телогрейку, начал борьбу с течением, не выпуская из рук рюкзака. Так он и скрылся с глаз Абельдина, унесенный мутным Селитканом за утес.

Татьяна пришла в себя. Подошел Абельдин.

Мокрые, озябшие, они побежали искать Бориса, зная, что его не пронесла река. А тот с ушибленной спиною все еще висел на лесине, ухватившись руками за сучья, не в силах подняться. Татьяна кое-как по бревнам добралась к краю завала и, рискуя сорваться в поток, подала Борису шест, помогла вылезти на лесину, а затем на берег.