еще она не испытывала такого влечения, такой страсти.

А потом Томас наклонил голову и начал покрывать ее тело легкими, точно прикосновение перышка, поцелуями. Он прикусил зубами нежную мочку уха, проложил чувственную дорожку из поцелуев по шее, провел языком по впадинке на горле и спускался ниже, пока не достиг груди. Жаркая волна прокатилась по телу Джасмин, когда губы его обхватили ее сосок сквозь тонкую ткань сорочки. Джасмин тихонько застонала и подалась навстречу искусному языку Томаса. Его рука скользнула по ее талии, обхватила бедро и нырнула под сорочку. Джасмин беспокойно раздвинула ноги и в ужасе охнула, когда пальцы Томаса коснулись самого сокровенного места на ее теле. Когда же его палец проскользнул между влажных складок, Джасмин отпрянула в ужасе.

– Тише, – попытался успокоить девушку Томас. – Просто позволь мне доставить тебе удовольствие.

Джасмин выгнулась и застонала, когда Томас принялся ласкать ее жаждущее прикосновения лоно.

Разве могло быть на свете что-то более восхитительное? Джасмин чувствовала себя открытой для любви, а сладостная истома, разливающаяся по ее телу с каждым умелым прикосновением, увлекала ее все выше и выше. Джасмин казалась себе звездой – ведь именно так когда-то назвал ее Томас, – возвращающейся к себе домой на небеса.

О, Томас, что он с ней делал… Каждое неспешное сладостное поглаживание заставляло Джасмин вскрикивать и извиваться. Губы Томаса медленно, но решительно скользили по ее груди. Судя по довольным стонам Томаса, это действо доставляло ему такое же наслаждение, как и Джасмин.

Словно сквозь сон девушка услышала решительный стук в дверь. Здравый смысл возвращался по мере того, как стук продолжался. Очевидно, кто-то видел Томаса в коридоре. Слуги начнут судачить, и ее репутация будет загублена.

Страсть улетучилась, уступив место панике. Вывернувшись из объятий Томаса, Джасмин толкнула его в грудь.

– Томас, нет. Кто-то стоит у двери. Нас услышат. Наверное, это слуга пришел за пустым подносом… Люди будут судачить, слуги отеля…

Томас поднял голову. Его дыхание прерывисто вырывалось из груди, он выглядел подозрительно готовым к кульминации.

– Мы в Египте. Мы никого здесь не знаем, никто ничего не скажет.

Томас погасил протест Джасмин поцелуем. Здравый смысл и желание боролись между собой в груди девушки, когда с ее губ сорвался стон. Она просто хотела отдаться страсти, уносясь на ее волнах все выше и выше.

Стук прекратился. Кто-то заговорил по-арабски, а потом Джасмин услышала смех. Ей даже показалось, как скрипнула дверь. Словно кто-то приложил ухо к замочной скважине. Томас прервал поцелуй. Одной рукой он потянул вверх сорочку Джасмин – единственную разделявшую их разгоряченные тела преграду. Он расстегнул брюки, а потом раздвинул коленом бедра Джасмин и устроился между ними.

Он намеревался взять ее. Сейчас, когда кто-то топтался в коридоре, прислушиваясь к звукам, несущимся из-за двери. И этот кто-то знал, что она у себя в номере.

Внезапно Джасмин поняла, что это значит, и принялась отчаянно сопротивляться. Но вожделение подстегивало Томаса, точно жеребца, почуявшего готовую к случке кобылу, и лишало его здравого смысла. Неужели он возьмет ее прямо сейчас, наплевав на все остальное? Нет, Джасмин должна остановить его.

– Томас, моя репутация будет загублена! Прошу тебя, не позволяй этому случиться. Я буду обесчещена, и никто не станет меня уважать, – прошептала Джасмин, сжавшись от сладкого напряжения, когда плоть его коснулась входа в ее лоно.

– Да кому какое дело до твоей чести? – пробормотал Томас, прерывисто дыша и упираясь руками в кровать. – Это не важно. Ни одному сколько-нибудь значимому человеку нет дела до твоей репутации.

Ошеломленная Джасмин посмотрела на Томаса. Желание исказило его лицо, а глаза потемнели от возбуждения. Страсть испарилась, словно капли летнего дождя на раскаленных камнях, уступив место гневу. Джасмин ударила Томаса в грудь.

– Стало быть, ты считаешь меня шлюхой, – прошептала она, помня о подслушивающем у дверей человеке, – предназначенной лишь для твоего удовольствия, раз моя честь ничего для тебя не значит?

Томас вдруг затих, словно слова Джасмин были кинжалом, пронзившим ему грудь. Он смотрел на девушку сверху вниз, и в его глазах застыл ужас. Повернув голову, Джасмин прислушалась. Снаружи скрипнули половицы, а потом послышался шорох удаляющихся шагов. Тот, кто подслушивал под дверью, ушел.

Испытав облегчение, Джасмин дала волю своему гневу. Она постаралась унять сердцебиение, чтобы сказать то, что должна была.

– Какой же ты двуличный. Ты поклялся защищать честь сестры – этакий отважный рыцарь, бросившийся пресекать сплетни с помощью своего влияния и денег, – в то время как обращаешься со мной, как с продажной женщиной. Нет, хуже. По крайней мере, той платят за услуги.

Джасмин с трудом подбирала слова:

– Потому что ни одному сколько-нибудь значимому человеку нет до меня дела. Черт бы тебя побрал, Томас!

Здравый смысл медленно возвращался к Томасу. Каждое слово Джасмин было для него как удар кнута. Привычки вновь возобладали над страстью. Со сдержанностью, свойственной человеку его положения, происхождения и опыта, Томас отстранился. Но его дыхание по-прежнему было прерывистым, а в душе все еще бушевало пламя. Он едва не овладел Джасмин. И сделал бы это, если бы она не начала сопротивляться. Господи, что он наделал? Он определенно желал ее, потому что Джасмин пробудила в нем страсть, заставившую забыть о здравом смысле. Но Томас слишком уважал ее. Когда же он превратился в столь грубого и жестокого негодяя?

Не в силах вымолвить ни слова, он мог только смотреть на Джасмин, постепенно приходя в себя. Томас почувствовал, как она выскользнула из-под него, оставив место на постели пустым. В душе Томаса тоже зияла пустота.