плен к бурам, которые чуть было его не расстреляли. Бежит из плена и сразу приобретает славу чуть ли не национального героя, потому что в ту пору английских неудач в войне с бурами побег из плена молодого журналиста был умело использован прессой как пример «доблести истинного англичанина».
Затем началась его головокружительная карьера политического деятеля. И наконец, бывший кавалерист стал первым лордом адмиралтейства — морским министром. Перед самой войной ему удалось провести реформы, благодаря которым королевский флот Великобритании сразу вырвался вперед среди всех флотов мира: Черчилль перевел военные корабли с угля на нефть и увеличил главный калибр артиллерии на крейсерах и линейных кораблях с 13,5 до 15 дюймов. И все же для истых моряков он оставался «кавалеристом». Единственное, что несколько мирило моряков с первым лордом адмиралтейства, так это его родословная: Черчилль происходил по прямой линии от адмирала-пирата Френсиса Дрейка — немаловажное обстоятельство для англичан, которые так чтут традиции.
— Вообще в этом циркуляре нет ничего нового, сэр, если не считать, что от разговоров мы переходим к делу, — сказал капитан с угрюмым лицом, сгребая папки с непрочитанными бумагами.
— Совсем неплохо для любителя игры в поло.
— Все-таки сказывается влияние моря, сэр.
— Если Темза превратилась в морской залив...
— Возможно, сэр... — Капитан вышел с грудой папок.
Адмирал устало взглянул на первый лист, и в его водянистых глазах появилось что-то похожее на любопытство. Пробежав предписание, адмирал повернулся и стал глядеть на карту. Сначала он мысленно проделал путь из Плимута в Архангельск, затем в Баку и, наконец, во Владивосток.
Адмирал поднялся из теплого кожаного кресла и болезненно поморщился, когда услышал сухой треск в коленных суставах. Разминая подагрические ноги, адмирал подошел к камину, набрал из ящика совок углей, высыпал их на угасающий огонь и стал думать, с удовольствием прислушиваясь к потрескиванию кусков кардифа.
Циркуляр из адмиралтейства радовал адмирала. В нем предписывалось немедленно приступить к подготовке судов для экспедиционного корпуса, посылаемого в Россию. «По требованию народа и его законного правительства, — как говорилось в циркуляре, — мы должны оказать помощь нашему союзнику в установлении в России законной власти». Слова «законной власти» были подчеркнуты красным карандашом. Адмирал долгие годы командовал кораблями в колониальных водах и помогал приходить к власти многим «законным правительствам»: сметал огнем пушек селения, в которых народ восставал против этих «законных» правительств. Адмирал без иронии воспринимал этот удачный термин. «Законный» — следовательно, удобный, необходимый для правительства его величества короля Англии Георга V, который также был очень удобен для подлинных властителей Англии, к которым причислял себя и адмирал сэр Вильям Эльфтон.
Адмирал вложил большую часть своих денег в акции Ленских приисков, приносивших весьма приличные дивиденды. Его прельщал и русский лес. Необозримые пространства русского Севера покрыты корабельной сосной, лиственницей, березой. Все это, почти ничего не стоившее на месте, могло превратиться в золото на берегах Британских островов.
Надо отдать дань справедливости — адмирал думал не только о своих доходах, но и о величии Британии. Он знал, что война расшатала устои империи. В Индии, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, в африканских колониях идет глухое брожение, возникают партии с программой борьбы за независимое существование. Англия еще сильна, она выходит победительницей в войне и, безусловно, отторгнет от Германии часть ее колоний, но как поднялась Америка! Янки накладывают руку на весь мир. Американский посол в Петрограде Френсис из кожи лезет, чтобы убедить своих либералов в правительстве в необходимости оккупировать русскую территорию войсками союзников без согласия на то большевиков. Нам, британцам, надо быть первыми в этой необходимой акции, и мы будем первыми! Русские нефть, лес, золото, пшеница, дешевая рабочая сила необходимы истощенной войной Британии. Адмирал прошелся от камина к шкафу с толстыми кожаными фолиантами и, взглянув на модель клипера, стоящего на шкафу, ненароком вспомнил о русском корабле, доставлявшем ему столько неприятных минут в последние дни.
«На нем закупленное русским царем оружие. Так пусть оно и послужит для восстановления рухнувшего трона», — подумал адмирал, и впервые его тонкие губы растянулись в подобие улыбки. В России есть силы, которым можно передать оружие с «Ориона». Адмирал с удовлетворением подумал, что им уже предприняты подготовительные меры к включению русского клипера в экспедиционный корпус: в последнем уведомлении командиру клипера он давал ему понять, что выход из Плимутского порта связан с изменением ледовой обстановки в Северной Атлантике. Нетрудно было догадаться, что ему в ближайшее время придется идти в Мурманск или в Архангельск.
Вошел адъютант адмирала лейтенант Кристофор Фелимор. Глаза его сияли. Лейтенант переживал волнующие и сладостные минуты: Элен — самая прекраснейшая из девушек — вчера согласилась стать его женой. Все остальные события в мире потеряли для Фелимора всякое значение.
Увидев адмирала стоящим спиной к камину, лейтенант пожалел этого старого подагрика, особенно за то, что у него была сварливая жена, тощая, с лошадиным лицом и неприятной манерой подергивать жилистой шеей.
— Русские моряки, сэр, просят принять их, — вызывающе весело сказал Фелимор, не в состоянии сдержать клокотавшую в нем радость.
Адмирал с любопытством посмотрел на своего обычно подчеркнуто корректного адъютанта и спросил:
— Когда? Надеюсь, не сию минуту?
— Они уже здесь, сэр. И боюсь, что на этот раз вам придется их принять. Они очень достойные и симпатичные люди, сэр.
Адмирал побагровел, но сдержался:
— И вы не нашли предлога, чтобы избавить меня от их общества?
— Мне показалось, что вы изменили к ним отношение, сэр.
— Лейтенант Фелимор!
— Да, сэр?
— Вы идиот!
— О, сэр! — простонал лейтенант Фелимор. Он все время ждал минуты, чтобы вручить адмиралу рапорт о намерении жениться, и сейчас почувствовал, что эта минута отодвигается все дальше и дальше. Чтобы исправить положение, он сказал:
— Я передал им, что вы слишком заняты, сэр.
— Какая находчивость! Неужели вы не можете понять, что мои частные замечания и характеристики бывают далеки от официальной точки зрения? Они не всегда определяют политику. Тем более политику нации!
— О да, сэр! — Фелимор несколько воспрянул духом и предложил: — Лучше я им скажу, что вы уехали в Лондон, сэр.
— Хоть к черту на рога!
Эта внезапная вспышка адмиральского гнева неожиданно вызвала в душе лейтенанта протест, давно дремавший где-то в глубине сознания. Он представил себе, что их разговор слышит Элен и видит его жалкую фигуру, бичуемую градом оскорблений.
— Я думаю, лучше в Лондон, сэр, — сказал он вдруг холодно и надменно. И на вопросительный взгляд сбитого с толку адмирала пояснил: — Не следует русских посвящать в такие интимные подробности, сэр.
— Подите вон, лейтенант, — устало сказал адмирал.
— Прекрасно, сэр, — в полном отчаянии прошептал незадачливый адъютант, чувствуя, что никогда еще так низко не падал в глазах своего адмирала. И если бы он не сказал «прекрасно» вместо «да, сэр», то адмирал оставил бы без внимания его очередной промах, но в этом «прекрасно, сэр» старый подагрик, пронизываемый резкими болями во всех суставах и в пояснице, усмотрел явный вызов и сказал уже повернувшемуся к дверям лейтенанту:
— Нет, погодите, черт возьми!..