…Так они дожидались машину на холодном асфальте Приморской шоссейки. Один лежал лицом в небо. Другой склонялся над ним и всё говорил.

Когда показалась машина, Петров поднялся. На ногах он держался нетвердо. Шагнул навстречу машине и поднял обе руки.

Было слышно, машина издалека начала притормаживать.

— Ты хоть старый-то успел проводить?…

— Успел маленько. Самый чуток…

Лешка с сожалением цокнул.

— А я, видишь, нет…

Толстый короткий факел, свернутый из толя, зачадил у него в руках. Лешка наклонил его книзу. Факел вспыхнул снова. На пол брызнули жирные искры.

Бригадир Пилюгин отступил от Лешки на шаг, отряхнул зачем-то рукав пиджака.

— Закоптишь потолок людям…

Мы стоим в пустой комнате нового дома. Грязный пол, заляпанный раствором, несколько штукатурных ящиков посередине. На них мангал из железных прутьев с горящим коксом. В доме ещё не просохли стены.

— Погаси факел, Казанцев…

Это говорит прораб энергоучастка. Застыл у двери, опершись о косяк. Руки в карманах модного пальто, яркий шарф разметался на груди.

— Погаси…

Лешка бросил черную трубку, наступил на пламя ногой. В комнате резко запахло варом.

В темноте веселей заплясали голубые и желтые языки в мангале. На черном стекле окна отпечатались разноцветные огоньки.

Лешка дергает меня за рукав.

— Смотри, ёлка как будто…

Все смотрят в окно. Там за тонким стеклом метет сухая жесткая поземка. Глухо, по-шмелиному гудят в поселке провода. И всё-таки эти веселые огоньки, утонувшие в черной ночи, в самом деле похожи на яркие елочные игрушки.

Молчание прерывает прораб.

— Будет тебе сегодня ёлка, Казанцев…

Чиркает спичкой, долго раскуривает сигарету.

— Всем всё ясно, друзья?

В общем-то ясно. Под нами в подвале этого пятиэтажного дома стоит ледяная вода. Вероятно, прорвался водопровод.

Вода прибывает, она уже хлынула в теплотрассу. Если не устранить аварию немедленно, сейчас же, может осесть фундамент дома. Холодная вода затопит теплотрассу. А на улице нынче тридцать пять. Не выдержат трубы, лопнут.

Самое простое — перекрыть воду в колодце. Никаких тебе хлопот. Но строители завалили его, а в управлении механизации сказали, что экскаватор может подойти только утром.

Остается одно: искать, где порвался водопровод. И чеканить.

Конечно, всем всё ясно. Поселок молодой, и такое и раньше случалось не раз. И всё-таки прорабу трудно вернуть людям настроение обычного дня.

Трудно, потому что слесарей из аварийной бригады Пилюгина оторвали, что называется, от новогоднего стола.

Прораб оттолкнулся от косяка.

— Пошли…

…Черная, как нефть, вода уже покрыла нижние ступеньки.

— Посвети, Пилюгин…

В воде расплывается яркое оранжевое пятно. В подвале — темень.

Мы толкаемся позади прораба и бригадира — им решать.

Коротко бросил прораб:

— Несите доски… Потолще да подлиннее…

Там, в подвале, штукатуры оставили козлы. Недалеко от двери торчит над водой неотесанное вершковое бревно.

Принесли доски, перекинули их на козлы.

— Осторожней…

Пошли по одному. Впереди Пилюгин с факелом, за ним прораб, потом Лешка.

— Свети…

Черная вода да серый бетон на потолке. Трое на шатком помосте. Резкий профиль прораба, добродушное лицо Пилюгина под факелом, щупленькая фигура Лешки позади.

Потом они вернулись на лестницу, и прораб только спросил:

— Кто?…

Слесари стояли тесным кружком. Молчали.

Прораб — это мой друг, Юрка Лейбензон. Он играет на гитаре, пляшет «Цыганочку» и в конце всегда делает сальто. Он веселый. И я каждый раз удивляюсь, каким суровым может он быть тут, на работе. Поднял голову тяжело и ещё раз спросил:

— Ну, так кто же?…

Тихо. Шуршит поземка в раскрытых дверях, ледяным холодом тянет снизу.

Лешка протянул руку к факелу.

— Разве Пилюгин пойдет? Вырядился, что только руководящие указания давать в силах… Да и остальные… А на мне комбинезон, чего там!..

Кто-то отдал Лешке резиновые сапоги. Пилюгин сказал ехидно:

— Не зачерпни знай.

Казанцев молча взял факел.

На мостках выстроилась почти вся бригада.

Лешка по грудь в воде шел быстро, почти бежал, к центральному вводу — там, в темноте, должна быть такая штука. Вода расступалась, бурлила позади. Маленькие острые волны ломались о козлы, плескали на них оранжевыми огнями от факела Лешки.

Вот он уже ушел далеко. Здесь, на помосте, мне кажется, что он бродит по воде уже добрых четверть часа. Смотрю на зеленые блестки цифр — пять минут прошло.

Лешка остановился у черной трубы на серой стене. Подался к воде плечом — ощупывает трубу.

Выпрямился. На худом лице тени. Крикнул нам:

— Ниже, наверно!..

Переложил факел в другую руку, высоко поднял его над головой и стал медленно опускаться в воду. Вот над водой остался только факел, зажатый в руке.

— Что делает, ишь, что делает, креста на нём нет, — скороговоркой шепчет Пилюгин.

Я почему-то думаю о том, что видел в Новосибирске такой памятник из гранита — кулак, сжимающий факел.

Вдруг факел плашмя хлестнул по воде и погас. Потом будто большая рыбина плеснула сверху. И Лешкин голос:

— Зажгите свет!..