выкрашенными голубою краскою] выпорхнула дама в клетчатом щегольском[в клетчатом весьма щегольском] клоке, сопровождаемая лакеем в шинели с несколькими воротниками и золотым галуном на круглой лощенной шляпе. Дама вспорхнула тот же час с необыкновенною поспешностию по откинутым ступенькам в стоявшую у подъезда коляску. Лакей тут же закрыл даму дверцами, закидал ступеньками и, ухватясь за ремни сзади коляски, закричал кучеру: “Пошел”. Сидевшая в коляске дама во всю дорогу не знала, [а. дама совершенно не знала] как сладить с собственным языком, чувствовавшим побуждение непреодолимое сообщить [другому] только что услышанную новость. Она поминутно выглядывала из окна и видела, что всё еще остается полдороги. Всякой дом, в котором было не более осьми окон в ряд, казался ей длиннее обыкновенного. Ослепительной белизны каменная богадельня с узенькими окнами тянулась нестерпимо долго, гак что она, наконец, не вытерпела, чтобы не сказать: “Проклятое строение: и конца нет!” Кучер уже два раза получал приказание: “Поскорее, поскорее, Андрюшка. Ты сегодня бог знает как долго едешь”. Наконец, цель ее была достигнута. Коляска остановилась перед деревянным же одноэтажным и просторным домом темно-серого цвета, с белыми деревянными барельефчиками над окнами, с высокой деревянной решеткой перед самыми окнами и узеньким палисадником, за решеткою которого деревца, казалось, были покрыты никогда не сходившей пылью. В окнах мелькали горшки с цветами, попугай с большим носом, и моськи, спавшие на солнце. В этом доме жила искренняя приятельница приехавшей дамы. [Вместо “Сидевшая ~ приехавшей дамы”: Внимание дамы, сидевшей в коляске, казалось, устремлено было, чтобы удержать язык свой, чувствовавший нестерпимый аппетит рассказать кое-какой секрет. Это простиралось до того, что несколько раз она начинала от нетерпения рассказывать себе самой. Скоро коляска, сделавши несколько поворотов из улицы в улицу, остановилась перед одним деревянным и тоже не очень большим домом. Этот дом принадлежал почтенной чиновнице г-же… а. Во всю дорогу сидевшая в коляске [не могла] дама казалось никак не могла сладить с языком своим, который чувствовал аппетит нестерпимый рассказать кое-что только что услышанное, такой аппетит, какого, точно, никогда еще никто не чувствовал. Она поминутно выглядывала из окна и всё еще видела, что почти остается полдороги. Каждый дом, в котором была не больше осьми окон в ряд, казался ей длиннее обыкновенного. Кучер несколько раз получал приказание: “Поскорее, поскорее; ты сегодня, Андрюшка, бог знает как долго едешь”. Текст не закончен. ] Автор чрезвычайно затрудняется, как бы назвать обеих дам таким образом, чтобы опять не рассердились на него и не укорили бы в помещении каких-либо личностей. Назвать выдуманною[как называть ему обеих дам, чтобы опять не рассердились и не укорили его в помещении личностей. Назвать какою-нибудь выдуманною] фамилией — опасно. Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь носящий его, и непременно рассердится не на жизнь, а на смерть, станет говорить, [будет говорить] что автор нарочно приезжал секретно с тем, чтобы выведать всё: чту он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне [под вечерок] наведывается, [и какое даже блюдо особенно] и что любит покушать. [чту он такое и в каком именно городе живет. ] По чинам назвать, и того хуже: скажи только автор Прокурорша, то непременно все прокурорши, сколько их ни есть со всех губернских городов, обидятся. [Далее было: Что ж делать?] Такое уж обидчивое у нас государство. И потому во избежание личностей и разных могущих произойти тех и других следствий, мы станем называть даму, к которой приехала гостья, таким же образом, как она называлась почти единогласно в городе N, т. е. дама приятная во всех отношениях. Ибо, в самом деле, она употребляла всё, что только можно чтобы сделаться в обществе самою любезною, какою только себе можно представить, и в том совершенно успела: сами дамы невольно чувствовали ее превосходство, мужчины подходили к ручке. Хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась часто сильная стремительность женского характера, и в иных случаях едкостью нескрытою вооружались ее наружно холодные речи, а уж не приведи бог, что кипело в сердце ее против той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые. Но всё это было прикрыто светскою [и] любезностью, тою же добротою и ласкою, какую [хорошо] кстати умеют показать столичные дамы, и таким образом, она сделалась во всех отношениях приятной дамой. Приехавшая дама, [а. Дама, приехавшая к ней] хотя, конечно, была тоже не без достоинств, но не имела такой многосторонности в характере;[а. такого многостороннего характера] а потому мы станем называть ее: просто приятная дама. Приезд гостьи разбудил собаченок, спавших на солнце, которые с лаем понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где гостья освобождалась от своего клока и очутилась в ситцевом платье модного цвета, натянутом без малейшей морщинки на роскошную шнуровку, выгнутую, как латы, и заключавшую в себе полную грудь ее, как в большом сундуке. Едва только во всех отношениях приятная дама узнала о приезде просто приятной дамы, как уже выбежала в переднюю. Обе дамы ухватились за руки и поцеловались, вскрикнувши таким радостным криком, как молодые институтки, встретившиеся между собою спустя несколько неделей после выпуска, когда еще маменьки не успели объяснить им, что непринято кричать и слишком сильно радоваться при встречах [особенно] с теми, которых отец еще неизвестно какого чина и состояния посредственного. Обе дамы, назвавши одна другую по имени, поцеловались еще раз и, как казалось, довольно звонко, ибо собаченки, которые было уже притихли, [Вместо “называть даму ~ притихли”: называть приезжую даму просто почтенная дама, а та, <к> которой почтенная дама приехала, пусть будет… пусть будет тоже почтенная дама. Приезд почтенной дамы разбудил в доме мосек, спавших на окнах перед солнцем. Поднявши лай, они понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где почтенная дама освобождалась от своего клока. Скинувши клок, она очутилась в пестром полосатом платье. Шнуровка ее была роскошна, на подобие крепких лат, также красиво выгнутых, и полная грудь ее покоилась в ней, как в большом сундуке. Как только о приезде почтенной дамы узнала тоже почтенная дама, то, не медля ни мало, побежала к ней на встречу. Обе дамы вскрикнули, как будто бы не виделись несколько лет, обнялись и поцеловались. Этот поцелуй совершился довольно звонко, так что моськи] залаяли снова, за что были хлопнуты платком. Обе дамы отправились в гостиную, разумеется, голубую, с диваном, и даже с ширмочками и плющем. [Вместо “Обе дамы ~ плющем”: За сим почтенная дама и тоже почтенная дама отправились обе в гостиную. ]